Теперь они жили в роскошном доме. Макс довольно скоро привел себе девушку, ту самую сестричку Светочку из больницы. Никто, естественно, не возражал, а Светочка, не будь дурой, сразу же подружилась с простаком Валеркой.
Сколько Тамара ни говорила, что он простофиля, а девчонка хитра, как лиса, хохотал, считая, что жена ревнует; ему это было приятно.
Гуля сразу невзлюбила Светочку, а та ее, и они смотрели друг на друга с нескрываемой неприязнью.
Максу же было наплевать. Главное, что Светочка таскала ему из больницы замечательное лекарство, после которого он уплывал по длинной голубой реке и каждый раз встречал Незнакомку в зеленом, которая в конце обязательно превращалась в ненавистную Соньку. Но даже к этому он привык и уже не мог обходиться без своих видений и без томика Блока, который он все-таки потихоньку изъял у Тамары.
Продолжение главы третьей
ЕЕ ПРИНЦЫ В МОСКВЕ
Поезд подошел к перрону Курского вокзала.
— В Москве-то была? Как до Пушкина доехать знаешь? — спросила проводница.
Сонечка молча кивнула, но проводница, покачав головой, вздохнула: «Ничего-то ты, девка, здесь не знаешь. Не ври. У меня глаз-алмаз».
Она явно предлагала свои услуги, но Сонечка хотела одного — побыстрее затеряться в толпе. Скорее бы наступила ночь, темнота, ее никто не сможет узнать и сдать в милицию. Поэтому поблагодарив и пробормотав, что ее уже ждут, Сонечка выскочила на перрон.
Нещадно жарило солнце, ей пришлось снять кофточку, в которой она спала ночью. Голове под париком было нестерпимо, тем не менее ей хотелось бы еще и маску напялить, но та летала сейчас по степям Придонщины.
На дне пакета от того дня остались накладные губы и ногти темно-малинового цвета.
В туалет в вагоне Соня ходила только раз, поздней ночью, чтобы ее никто не смог увидеть и опознать. Грязи на ней…
Однако все это мелочь по сравнению с тем, что она — преступница и ее разыскивают. Что Макс выжил, Соня и предположить не могла.
Ей виделось все, как в заштатном бульварном детективе: убийцу ищут все, начиная с полицейских и кончая обывателями…
На всякий случай она покрыла голову платочком, окончательно превратившись в замурзанную провинциалку из глухомани. Таких немало мечется по Москве; потом они становятся проститутками, нищенками, бомжихами, а то и продавцами в коммерции или даже женами новоявленных бизнесменов, вчера слезших с дерева.
И становится та счастливица дамой, накрашенной, шикарно одетой, надушенной, но все равно какой-то неухоженной и плохо вымытой. Так и кажется, что вся ее иностранная косметика найдена на летней помойке со стаей навозных мух.
…На площади народу было еще больше, и справа Соня углядела букву «М» — метро, подумала она. Но куда ехать? Что делать? Сонечка готова была зарыдать, броситься под несущийся транспорт либо повернуть обратно, приехать в родной (теперь он стал родным по сравнению с Москвой) город, признаться во всем и на коленях вымолить прощение.
А не получится, рядом Дон… Как она не ценила его! Ей казалось, что это так, просто река через город, с прекрасными набережными, тихой прохладой по вечерам…
То ли от волнения, то ли оттого, что пришло время, она захотела сразу все: есть, пить, в туалет.
Деньги у нее были, и не только доллары. Как достать деньги, завернутые в бумажку и сунутые на дно пакета? И где туалет? Она слышала, что в Москве туалеты платные. Сколько платить? Ее облапошат тут же, сразу видно, что нездешняя. Сонечка не заметила опустившуюся женщину, стоявшую неподалеку и полупьяным глазом наблюдавшую за ней.
Когда Сонечка в полном отчаянии притулилась к стене дома, чтобы перетерпеть позывы, существо подгребло к ней и то ли мужским, то ли хриплым женским голосом спросило:
— В уборную, что ли, надо? Приезжая?
Сонечка кивнула. Существо взяло ее за руку и куда-то потянуло:
— Пойдем покажу, там опростаешься, еще за это платить…
Они пошли по улице, забитой машинами, нырнули за палатки, еще за какой-то дом и там, во дворе, она показала лестницу. Новая знакомая, стоя наверху, велела спускаться.
Сонечка так торопилась, что намочила край платья и теперь готова была плакать, но востроглазая знакомая беззаботно пробормотала:
— Да высохнет! Вон жара какая. Чего сопли распустила?
Сонечка начинала понимать, что комфорта ей не видать очень долго, а может быть, и никогда.
Они вышли из двора, вслед им крикнули что-то гнусное. Женщина ответила забористым, длинным матом.
— Ну, давай знакомиться, меня зовут София, — гордо представилась она. — Я — полячка, шляхтянка, если ты что-нибудь понимаешь. Польская аристократка, графиня, сечешь? Вообще-то меня зовут Зофья, Зося по-польски. Скоро меня реабилитируют, моих родителей, и я уеду в Польшу, у нас там… — она запнулась, — замок, ну, дом такой большой… А тебя как?
— Соня, — не раздумывая ответила потрясенная знакомством и созвучием имен девушка.
Новая подружка тоже удивилась, хлопнув Сонечку по плечу.
— Не случайно Матерь Божья нас свела! Держись меня — не пропадешь! Я вот не пропала. Я коренная москвичка, но в жизни у меня такие навороты! Наплачешься, как расскажу! Ты, я вижу, одна, без мужика, это не дело. Без мужика в Москве конец. Ну, мы тебе клевого подберем. Я ведь замужем, — опять гордо сообщила «шляхтянка» Зося, — он у меня потрясный! Сама увидишь!
Она болтала, ведя, видимо, на квартиру к польской аристократке, а Сонечка рассматривала ее исподтишка, все больше удивляясь несоответствию рассказа и вида новой знакомой.
На Зофье были засаленные штаны из плащовки, вытянувшаяся майка когда-то голубого цвета, лопнувшие кроссовки, ставшие из белых черными. Неровно стриженные в кружок волосы висели сальными прядями. Лицо у нее было серое, грязное, с неопределенным носом, скошенным подбородком и блекло-голубыми мутноватыми глазами.
Облик этой особы довершала широкая улыбка, обнажавшая корешки от передних зубов. Все это вызывало глубокое отвращение.
У Сонечки возникло нечто подобное, но она была благодарна Зофье за доброе отношение и приглашение в «свой дом». Правда, вначале та осведомилась о деньгах Сонечки.
Это была закоренелая бомжиха, действительно москвичка, по своей дурости потерявшая все, но ничуть не огорчившаяся.
Когда-то (теперь ей было тридцать два года) у Соньки было приятное личико, беленькое, голубоглазое… Светлые пушистые волосики, промытые до блеска, светились над ее головкой, как нимб.
Жила Сонька с бабушкой, ибо родители ее находились в местах отдаленных и выйти должны были не скоро. Бабка, лихая старуха, гнала самогон и тем кормила себя и внучку. Комнатенка у них была маленькая, но уют в ней поддерживался, бабушка сама не пила, блюдя закон: продаешь спиртное — сам не пей, сопьешься и ничего не заработаешь.
