— Негоже держать собственную жену в помещении для прислуги.
— Мне там было вполне удобно, и я не хочу себя навязывать, — жалобно простонала Одри. — Ты обладаешь железной выдержкой. Ты до сих пор не сказал ничего такого, чего я была вправе ожидать.
— Было бы ошибкой позволить тебе догадываться, что я имею в виду. Я вовсе не хочу тебя задеть, но поскольку в отличие от меня ты мыслишь иными категориями, то плохо разбираешься в моих мыслях, — с грустью заметил Филипп.
Он усадил ее на великолепную кровать с балдахином, находившуюся в просторной комнате, своим убранством явно свидетельствующую, что здесь обитает мужчина. Сняв с Одри туфли, он помог ей снять жакет и чуть не расхохотался, обнаружив на нем оставшийся ценник.
— Ну же, скажи то, что ты должен сказать, — взмолилась Одри.
— После того как ты выспишься, дорогая. — Филипп присел на край кровати. На его лице застыло выражение полного умиротворения. — Ты едва не лишилась чувств внизу и до сих пор очень бледна. У нас будет достаточно времени, чтобы поговорить.
Одри зарылась лицом в подушку.
— Пожалуйста, оставь эти любезности! — с болью в голосе воскликнула она. — От этого я чувствую себя незваной гостьей. Я знаю, что тебе вовсе не до вежливостей, ты просто хорошо скрываешь свои истинные чувства.
Филипп улыбнулся.
— Я привык думать, что вижу тебя насквозь, но потом вдруг выяснилось, что в твоих поступках нет никакой логики. Есть лишь спонтанная реакция, импульс…
— Неправда, — пробормотала Одри, которой вдруг стало хорошо оттого, что Филипп просто находится рядом. Следует воспользоваться этим, подумала она, ибо скоро все закончится.
Одри проспала почти до семи часов вечера. Проснувшись, она отправилась в душ и, стоя там, думала о Филиппе. Он был необычайно добр. А почему она ожидала иного? У него железная выдержка, и хотя бы поэтому он не станет реагировать, как испуганный подросток, пытающийся избежать ответственности. Однако от его доброты Одри становилось не по себе.
Седден сообщил ей из-за двери, что ужин будет подан в восемь. Одри надела элегантное черное платье без рукавов. Она носила его на острове, но сейчас ее начавшая увеличиваться в размерах грудь делала его тесным. Тело ее уже начало менять форму, напоминая о развивающейся внутри новой жизни.
Дворецкий сервировал стол приборами из тончайшего фарфора и хрусталя, а также установил в центре великолепный серебряный канделябр. Бедный Седден, мелькнула у Одри мысль, если бы он только знал, сколь неуместна в данном случае вся эта романтическая мишура!
На пороге столовой к ней присоединился Филипп. Одри обернулась. Высокий, смуглый и красивый, он вновь заставил ее с болью ощутить, что она женщина.
— Думаешь, тебе не помешают свечи, пока мы будем ужинать? — с улыбкой спросил Филипп.
Вспомнив свои капризы в ресторане, Одри покраснела.
— Я ужасно вела себя тогда. Я только что узнала о своей беременности, и на меня что-то нашло…
Филипп удивленно посмотрел на нее.
— Ты уже тогда знала о ребенке?
Одри утвердительно кивнула.
— Неудивительно, что ты расстроилась, — заявил Филипп, выдвигая ей стул.
Селден подал еду — великолепную, но, хотя Одри и проголодалась, она не замечала, что ест.
В гостиной, куда они перешли пить кофе, все ее страхи вновь вернулись.
— Не могли бы мы закончить начатый разговор? — с беспокойством поднявшись с места, спросила Одри и начала расхаживать по комнате. — Я не понимаю, как ты можешь беседовать на отвлеченные темы, когда такое происходит!
— Ответ на твой упрек очевиден, и, если говорить обо мне, в происходящем я ничего страшного не вижу. Я хочу этого ребенка, — спокойно сказал Филипп.
Одри же это вовсе не казалось очевидным.
— Но это была случайность…
— Нет, и никогда больше так не говори. — Гримаса исказила губы Филиппа, и он направился, чтобы придать устойчивое положение торшеру, опасно накренившемуся после того, как Одри задела его. — Дети, вырастая, не хотят знать, что своим рождением обязаны допущенной родителями оплошности. Уж поверь, мне это известно не понаслышке.
Одри покраснела и, натолкнувшись на стул, пошла в другую сторону.
— Я понимаю, но…
— Не верю, что ты хочешь прервать беременность.
— Я не хочу, — попыталась защищаться Одри, — но я думала, что этого хочешь ты.
— У меня и в мыслях подобного нет. Мой отец пытался отказать мне в праве быть рожденным, — криво усмехнувшись, сказал Филипп. — Со своим ребенком я бы не смог так поступить. Я не только хочу нашего ребенка, но и намерен с самого начала быть ему настоящим отцом.
Услышав это многообещающее заявление, Одри почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она и не надеялась, что Филипп захочет взять на себя подобные обязательства.
— Это окажется трудной задачей, когда мы расстанемся… я хочу сказать, разведемся, — заметила она и, натолкнувшись на новую преграду, остановилась.
Филипп убрал преградившую ей путь жардиньерку.
— Боюсь, что в данном случае от тебя потребуется большое мужество и самопожертвование, моя дорогая. — Он внимательно смотрел на Одри в ожидании ответа.
— Я не понимаю…
Филипп развел руками.
— Пришло время попрощаться с Келвином.
— Попрощаться с Келвином? — Одри изумленно подумала, что разговоры о бедном Келвине постоянно возникают в самый неподходящий момент.
— Если мы оба желаем нашему ребенку добра, то сейчас нельзя и помышлять о разводе, — твердо сказал Филипп, наблюдая, как она кружит по центру комнаты.
Опешив от этого заявления и плохо соображая, что происходит, Одри начала хватать ртом воздух.
— Итак, мы остаемся вместе, но Келвин исчезает из нашей жизни, — сурово продолжал Филипп. — Тебе придется с этим смириться.
— Келвин мне только друг…
Келвин превратился для него в навязчивую идею, догадалась Одри, удивлялась, что не замечала этого раньше. Неужели Филипп ревнует?
Ревнует к Келвину? Эта мысль показалась ей настолько нелепой, что Одри тут же прямо спросила Филиппа об этом.
— Черт побери, не смеши меня! — фыркнул он.
