— Всегда знал, что в жизни ты самый настоящий Скрудж Макдак! — раздался где — то совсем рядом знакомый приятный голос.
И Горянова обернулась, чтобы встретить теплый, смеющийся взгляд полулитовского провинциального олигарха.
— Смотрю — ни в чем себе не отказываешь, выбивая с мастерством закоренелого мафиози огромную скидку, — Истомин, как всегда элегантный и вкусно пахнущий, стремительно сокращал расстояние, подходя ближе, улыбался, с удовольствием рассматривая Даринку, скользя ласкающе на расстоянии по ладной горяновской фигурке. — Хорошеешь не по дням, а по часам, Дарин. А я, признаться, уже стал забывать твое неотвратимое очарование.
— Рада видеть Вас, Альгис Саулюсович! — искренне обрадовалась Даринка.
— Альгис! — поправил ее Истомин, слишком близко подавшись вперед. — Ведь мы давно на «ты», если не ошибаюсь…
Даринка только кивнула, с удовольствием ловя свежий парфюм вперемешку с запахами хорошего шампуня и горячей мужской кожи, шедший от Истомина. Он остановился в двух шагах, и эта близость показалась Даринке приятной и естественной. Так пускают в свой круг близких друзей… Потом, правда, было одно неловкое мгновение, когда Истомин, как показалось Горяновой, хотел галантно прикоснуться губами к её руке, но в последний момент, скорее всего, передумал и непринужденно взял руку девушки в две своих, укрыв сухим теплом и рождая во всем её теле приятное покалывание. Большой палец его руки скользнул по ладони, чтобы погладить по — хозяйски тонкие горяновские косточки.
«Не по — дружески. Так не гладят по-дружески», — мгновенно отметил многострадальный горяновский инстинкт. Как-то сразу захотелось отнять руку, и Даринке стоило неимоверных усилий не поддаться этому тревожному порыву. Ведь, стоило признать, что этот хозяйский жест, её смутил. Это интимное приближение, это тепло рук, этот запах — все взволновало девушку. Она, давно привыкшая к чужим прикосновениям и раньше довольно спокойно переносившая любые поползновения, всегда приберегая для особо ретивых поклонников едкие замечания и насмешки, сейчас была более чем смущена мимолетной невинной лаской. Нельзя это ему показывать! Нельзя! «Хотя, что тут такого?» — попыталась успокоить себя Даринка. Ведь Истомин просто держит ее руку в своих и лишь скользит кистью по ладони да горячим взглядом по лицу… Но делает он это так … с удовольствием… С каким — то первобытным и легко узнаваемым чувством тонкого, но неотвратимого желания… И Горянову проняло. Вот же… ух! Она почти покраснела. Попыталась отвести взгляд. Занервничала. И чуть было всё не испортила. Нда! Она постаралась как можно медленеее дышать, не давая сердцу ускорить разбег. «Старею! — хмыкнула она мысленно. — По — моему, пик сексуальности пробуждается у престарелых дам? Так вот я, похоже, теперь играю за них!» И Даринка твердо отняла ставшую вдруг такой чувствительной ладонь.
— Альгис! — сказала она, также интимно наклонившись, как и он до этого. — Прекратите так плотоядно на меня смотреть! Меня сегодня нет в меню! Я Вас уверяю…
— Разве? Очень жаль, — усмехнулся он, с удовольствием продолжая любоваться девушкой.
— А мне нет! — выдохнула она, радуясь, что присущее ей чувство юмора не дало растерять последние крохи самообладания. — Деловой обед? — попыталась сменить тему Горянова.
Но он видел ее насквозь и ответил вопросом на вопрос:
— Выгуливаете дикую родню? — понимающе кивнул Истомин на стол, где буйные студенты пытались танцевать, выделывая уже почти непристойные па, и где Элька беззастенчиво, вовсю принимала их бурные излияния страстных чувств, а мама с папой немного испуганно, но не теряя благочестивого настроя, старались соответствовать шумной студенческой кодле.
— Близких не выбирают… — пожала плечами Горянова.
— Близких не выбирают… — серьезным эхом согласился Истомин. — Сестра блондинка? — спросил он чуть погодя, следя глазами за Элькой, поспешно выскочившей из — за стола и теперь что — то оживленно рассказывающей на публику, рисуясь перед столом, эффектно преподнося всем и каждому свою сладенькую хрупкую фигурку в легком платьице. — Она совсем не похожа на тебя, Дарин… — и вдруг процитировал неспешно, чуть растягивая слова, — «…но любой роман возьмите и найдете верно ее портрет: он очень мил, я прежде сам его любил, но надоел он мне безмерно…»
— Ольга Ларина? — Горянова удивленно вскинула бровь.
Истомин оторвался от созерцания Эльки и снова обдал Горянову смесью горячего тепла и ласки:
— Очаровательно! Неужели помнишь школьную программу? — Истомин откровенно посмеивался. — Думал, что литература — это не твое.
— Хорошего же ты обо мне мнения! Помню, конечно! И даже мне обидно как — то твое удивление… Пушкина мы все учили хорошо… — Горяновой очень хотелось ответить еще что — нибудь эдакое, но ничего не приходило в голову, а вид довольного Истомина вкупе с поднявшимся откуда — то из глубин души волнением стал раздражать, и девушка уронила, не подумав. — Вот только не перепутай ненароком, я не Татьяна! Это уж точно!
От Истомина не укрылось ее смятение, словно он понимал все, что она чувствовала сейчас, в этот момент, и даже лучше, чем она сама. Он вдруг опустил взгляд на ее руку и, не раздумывая, властно и решительно сплел ее пальцы со своими, притягивая девушку еще ближе к себе.
— Очень на это надеюсь! — снова пройдясь взглядом по ее лицу и протягивая вторую руку к ее талии, оставляя минимум расстояния между их телами.
— ???
Истомин улыбнулся, поясняя:
— Не хотелось бы на заре жизни услышать что — то подобное: но я другому отдана, я буду век ему верна… И остаться в печальном одиночестве, «как будто громом поражен»…
Мужчина ждал, вглядываясь в растерянное Даринкино лицо, утратившее мгновенно всю свою язвительность и вежливый холод отстраненности. Это истоминское «ты» откровенно выбивало ее из колеи, да и разговор явно перетекал не в то русло! А еще эти почти объятия, и это тепло сплетенных рук, и эта тяжесть ладони на горяновской талии, и эти губы рядом… губы, которые Даринке вдруг реально захотелось даже не поцеловать, а укусить… «Мама! — по — настоящему запаниковала Горянова. Девушка сделала шаг и сразу попыталась вырвать руку из цепких пальцев, но, к ее счастью, жаркие полуобъятия были прерваны распорядителем зала, который пригласил Истомина пройти к столику. Тот, нехотя выпуская девушку из полукольца рук, с привычной ироничностью, обычно прекрасно скрывавшей его настоящие чувства, сказал:
— Составишь мне еще немного компанию, Дарин? Мой гость придет минут через пятнадцать, а там, — он кивнул на шумный Элькин стол, — весело и без тебя.
Надо сказать, что со стороны было вполне очевидно: родственников действительно не интересовало, куда запропастилась Даринка. Никто из них не поглядывал нервно на стойку администратора, с нетерпением ожидая ее возвращения, и даже Ванечка, умилительно раскрасневшийся, что — то оживленно рассказывал сидящим рядом с ним Элькиным подружкам, явно позабыв о времени и обо все остальном.
— Вы мне сейчас нужнее, чем им, — улыбаясь широко, признался Истомин.
Но почему — то именно эти его слова заставили Горянову дернуться. Ведь в них, несмотря на флер беззаботности, ощущалось столько искренности, столько затаенного чувства необходимости, а это Даринка всегда понимала на уровне инстинктов, на уровне кожи. Решение пришло само собой.
— Я с удовольствием составлю Вам компанию, Альгис Саулюсович, — не стала ломаться Горянова, но все же намеренно переходя на «вы». Так ей было комфортнее.
Истомин сделал вид, что не заметил, только снова потянул ее за руку к столику и, когда она села, обдал ее светлой радостью, не скрытой сейчас за его обычной отстраненной язвительностью и превосходством.
— Деловой обед в «Злата Праге?» — вернулась Горянова к интересовавшему её вопросу, когда они расположились, отсекая тем самым опасные для нее темы. — Я знаю не так много человек в городе, кто предпочитает это делать здесь. А из инвесторов, так вообще только одного. Ведь вы ждете инвестора?
