вспомнив наш нечаянный перепихон в ресторане.
Макар затихает, разглядывает меня очень внимательно.
— Не вовремя появившийся бывший муж легким движением, боюсь даже представить чего, загнал Заболоцкого во френдзону, — заявляет он на полном серьезе.
Я поворачиваюсь к нему, с мольбой заглядывая в глаза:
— Мне так жаль, Макар, правда, ты такой хороший.
— Боже, Таня! Чтобы я такого больше не слышал, — он притворно кривится, выругавшись. — Ты меня сейчас до импотенции доведешь. Хороший! Фу!
Это действительно звучит забавно, только Макару, как мне кажется, совсем не весело.
— Проблема у меня в голове, я, наверное, ненормальная.
— Нормальная ты и, судя по всему, очень горячая, когда дело касается бывшего мужа. Тебя не узнать, — продолжает подтрунивать Макар.
А мне становится еще хуже. Неужели так заметно, что меня очень сильно колбасит? Нервно тарабаню пальцами по приборной доске.
— После банка куда-нибудь заглянем? А то я проголодался. Как друзья, разумеется, раз уж мы теперь беседуем о твоем сексе с бывшим мужем.
— Эй, с чего ты взял?
— Догадался.
От неловкости прикусываю нижнюю губу, а машина между тем останавливается, мой новый «друг» выходит из автомобиля и, обогнув его, открывает для меня дверь.
Я принимаю его руку, касаясь теплых пальцев, и Заболоцкий, глядя мне в глаза, снова шутит:
— Надо было соблазнять тебя быстрее.
Дарю ему легкую улыбку и отвожу глаза первой. Почему-то теперь, после того, как бездумно и неосмотрительно отдалась Айвазову, я больше не воспринимаю Макара в качестве мужчины. Как будто бывший снабдил меня линзами, лишающими всех находящихся рядом самцов их мужского обаяния. Всех, кроме него.
У него миллион телок, он проводит вечера в бл*дском клубе, он ходит на мероприятия в компании ошеломляющего вида блондинок. Вот на хрена он ко мне полез? Зачем сегодня приперся к моему дому, еще и Макару угрожал? Просто трахнул, ничего не объяснил, не поговорил, в дом вломился и снова трахнул. И ни с того, ни с сего стал проявлять себя как жуткий собственник — собака на сене, которая сама не ест и другим не даёт.
Мы заходим в банк, и Макар переключается на деловой тон, обсуждая дела и подписывая документы. В ожидании вызова в отдел обслуживания и работы с клиентами, Заболоцкий объясняет мне все необходимые тонкости. Просматривая документы, он холоден и абсолютно спокоен, отлично держит в себя в руках и от фривольного разговора в машине не остается и следа. Словно этого не было. Глядя на него, я вдруг понимаю за что полюбила Тимура.
За неистовость и необузданность по отношению ко мне, невыносимо острую страсть, горячее которой в моей жизни не было. Сегодня утром, возле моего дома, бывший не сделал ничего такого, что противоречило бы его характеру. Упрямый, несдержанный, всегда правый и никак иначе. И вот эту неспособность сломить его, эту невозможность влиять на его решения я и любила. До одури, до потери пульса, до недостатка кислорода в легких. Он один был таким красивым, сильным, несгибаемым. Если Тимур что-то решил, и это что-то засело у него в голове — его решение поменять было уже невозможно. И я гордилась им таким, меня будоражило это.
Разглядывая стеклянную перегородку между работником банка и нами, я неожиданно предаюсь воспоминаниям.
— Хозяйка нас убьет, моя гюнеш, это не бежевый, — смех перемежался ругательствами на турецком, Тимур обнимал меня со спины, прижимая к своей груди и положив подбородок на правое плечо. — Это ярко-лимонный.
От его близости я, как обычно, ощущала себя мотыльком, счастливо порхающим по цветущему летнему полю. Полдня мы красили стены кухни нашей съёмной квартиры, желая привнести в нее хоть капельку чего-то своего.
Я вся перемазалась в краске, одежда и даже волосы пахли олифой. Разглядывала стену, а Тимур держал так крепко, будто я могла упасть.
— Это цвет радости и оптимизма, ашкым [5], - положила я руки на сильные ладони мужа, обхватывавшие мою талию.
Так мы и стояли, обнявшись и любуясь на ярко-жёлтую стену.
— Это дичайший цвет маркера для выделения текста.
— Возможно и стоило чуть-чуть добавить белого, но уже поздно, — расхохоталась я, а Тимур развернул меня к себе, принимаясь целовать в губы.
Его запах, вкус, колючие щеки. Никогда не могла насытиться этим.
— Завтра мы все перекрасим! — приказал муж.
Я закатила глаза. Все равно же будет, как он сказал. Его упрямство, порывистость — все это отличало Айвазова от всех знакомых мне мужчин. Никогда не могла им управлять и от этого хотела еще сильнее.
— И почему я так люблю тебя целовать? — укусил он меня за нижнюю губу.
— Тебе просто некуда деть свой язык, — подколола я мужа, пытаясь вырваться и убежать от него.
— Нет, мне нравится целовать тебя, делая глупенькой, гюнеш*.
— Эй, что это значит?
— Ты становишься такой забавной, — хохоча поднял меня Тимур, закидывая на плечо и кружа по комнате, — и я могу творить со своей девочкой все, что хочу.
Таня
— Тань, ну что — все в силе? Пойдешь с нами в кино? — заглядывает ко мне в кабинет в конце рабочего дня Ирка, — ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — складывает руки в молитвенном жесте.
Меня веселит ее смешное лицо, полное наигранной скорби.
— Развлекайтесь без меня, ребята, дел полно. Конец месяца.
Это не совсем правда. Мне хочется пойти и радоваться жизни, но тело не слушается, его словно сковала печаль, не давая шанса на лишнее движение.
— Если передумаешь, подъезжай к «Ракете» ровно в шесть.
Улыбаюсь подруге. А она не выдерживает, явно хочет чем-то похвастаться.
Проходит через кабинет и поднимает руку.
— Смотри, что мне подарил Игнат, — покручивает на запястье золотой браслет.
— Красиво.
Рада за ребят. Это так мило, что сердце сжимается. Кто бы мог подумать, что вместе они будут счастливы. Ирка и Игнат жмутся по углам, а я пытаюсь жить как обычно. Но что-то не так. И я никак не могу понять, что конкретно меня гложет. Загружаю себя делами, но щемящую тоску и ощущение озноба не прогоняет даже чашка любимого кофе с корицей и сливочной пенкой.
Все мои работники расходятся по домам. И когда последний клиент покидает пекарню, я иду к себе, на ходу раздеваюсь и принимаю душ. Прохладные тугие струи воды с лёгкостью смывают накопившуюся усталость и напряжение, дарят ощущение безмятежности и ясности, тонизируют и отрезвляют. Бороться до конца, никогда не сдаваться — так учила меня жизнь, но глухая, необъяснимая меланхолия все равно сжимает сердце. Промокнув волосы полотенцем, надеваю шелковый халат, туго завязывая пояс на талии.
