весь вечер. Максимальная собранность и аккуратность, чтобы ненароком даже не коснуться моей ладони.
Однажды подловил Якова выходящим из комнаты и встал прямо перед ним, загораживая выход.
– Нам нужно поговорить, Яша.
Пожимает плечами с максимально скучающим выражением на лице.
– Лично мне не о чем разговаривать с тобой.
– Ты хотел сказать, с блудным отцом, да?
Широкая улыбка, и ублюдок взмахнул ладонью:
– Ну вот, ты же всё сам отлично знаешь. Зачем тратить время на пустые разговоры.
Я прищурился, впервые за эти дни испытывая желание задать хорошую такую трёпку зарвавшемуся юнцу:
– К твоему сведению я не по своей воле исчезал…
Он шагнул ко мне, внимательно рассматривая моё лицо, почти одного роста со мной:
– А кто говорит о сейчас…папа?
– Тогда какого чёрта…
– Послушай, Макс, – склоняет голову набок, так же прищурившись и намеренно растягивая слова, – у тебя до последних событий была куча возможностей заслужить это звание, – холодная улыбка, от которой по коже раздражение кислотой разливается, – и ты использовал каждую из них, – шагнул вперед, упираясь своим плечом в моё плечо и глядя прямо перед собой, – на сто процентов…папа!
Толкнул меня плечом, и я отступил назад, пропуская его. Не будь этот мерзавец моим сыном…Но он был им. Был моим вторым «я», и я как никто другой знал, что его нельзя останавливать насильно. Мне нужно было, как минимум, разобраться в его обвинениях и только после этого идти на разговор с ним. Имея на руках хотя бы какие-нибудь гребаные карты!
Тая привела меня в свою комнату и, выглянув за дверь, осторожно прикрыла её.
– Так о чём моя девочка хотела поговорить со мной?
Она садится рядом, устраиваясь в моих объятиях так, что я чувствую, как начинает заходиться в восторге сердце от этой её любви и доверия.
– О Яше…, – я напрягаюсь, неосознанно сжимая её в объятиях, и она, ощущая перемену в моём настроении, начинает тараторить, – пап, он хороший. Он, правда, очень хороший. Самый лучший парень из тех, кого я знаю. И он любит тебя. Слышишь? – отстраняется от меня, заглядывая в глаза с какой-то странной мольбой, – не обижайся на него. Не злись, пап. Просто ему сложно.
Я улыбнулся, притягивая её к себе обратно.
– Мужчины не обижаются, девочка моя. Они могут испытывать недовольство, ярость, злость, раздражение…но никогда – обиду. Иначе это уже и не мужчины. И нет, я не злюсь на твоего брата. Он всё же мой сын.
Поглаживаю её волосы, расслабляясь, так же, как и она расслабляется в моих руках.
– Но если бы я мог понять его…Его причины. Если бы мог вспомнить, – стиснул хрупкое плечо в руках, – или хотя бы услышать от кого-нибудь.
– Я не могу, – шёпотом сквозь слёзы, – я не могу, пап. Не потому что не хочу. Я просто не понимаю его. Я…я разрываюсь…он и прав, и неправ одновременно. И он больше не рассказывает мне ничего. Я не могу понять его, веришь?
– Я верю, маленькая, – ещё бы он рассказал. Скорее, откусит себе локоть. По себе знаю.
– Не вини себя ни в чём.
Потом вдруг голову посетила неожиданная догадка, и я отстранил её от себя и намеренно спокойно спросил:
–Тая…а что значит твоя фраза «из всех парней, которых я знаю»? Как много парней ты знаешь?
Снова закатывает глаза, и я буквально слышу, как в ушах протестующий рёв нарастает.
– Пап, я вообще-то в лицее учусь, и там полно парней. И у меня полно парней-друзей…
– Парней? – рёв всё оглушительнее, раскатами грома, сотрясая черепную коробку.
– Мальчиков, парней. Называй, как хочешь, пап, но я с ними дружу.
Потом смеётся, обхватывая ладонью мою руку.
– Не забывай, твой сын учится со мной в одном лицее, – тяжело вздыхает, словно её этот факт нисколько не радует, – и, зная его упрямый характер, скажи сам, разве осмелится хоть один парень приблизиться ко мне хотя бы на метр?
Не знаю, наверное, в этот момент я почувствовал самое настоящее уважение к этому засранцу с моим лицом и моим же ослиным упрямством.
Я положил трубку телефона после разговора с одним из польских партнеров, обдумывая предложение Изгоя начать сотрудничество именно с этой компанией, в случае если очередная сделка с немцами всё же не состоится. Судя по словам их генерального директора, разработкой создания синтетической крови занимались не только фрицы. И, как намекнул в утреннем разговоре Вольский, поляки неплохо продвинулись в этом направлении.
Улыбнулся, услышав звук сообщения, и провёл пальцами по экрану, открывая смску:
«Я соскучилась!»
Всего два слова, от которых по позвоночнику вниз жар заструился и дёсны печь начало, потому что для нас в этих двух словах было больше смысла, чем у многих в десяти страницах текста. Её «я соскучилась» – это сатанинская смесь «я хочу тебя», «я люблю тебя», «ты мне нужен» и «трахни меня прямо сейчас!».
Дьявольский коктейль, от которого лёгкие воспламеняются синим пламенем, и я стискиваю челюсти до боли, выдыхая сквозь зубы обжигающий нёбо воздух. Молниеносная реакция на всё, что связано с её именем, с только нашими с ней словами. С учетом того, что мы столько времени проторчали здесь, послав к чертям все дела, чтобы растворяться друг в друге перед прилетом сюда, Дарине приходилось ездить в свой фонд последние дни и оставаться там едва ли не до самого утра, и только тогда я понял, как много могут значить слова. То, к чему я всегда относился с неким презрением. Потому что для мужчины слова – это, скорее, фон, антураж, который он придаёт своим поступкам. Некоторые женщины зацикливаются именно на них, жадно впитывая в себя все оттенки этого фона, добиваясь того, что глаза перестают воспринимать основную мысль всей композиции. Другие научились закрывать глаза, приглушая яркие тона слов, и концентрируясь на самом главном – на действиях.
Но всё это имеет значение, когда между вами нет грёбаного расстояния. Когда не остается ничего другого, кроме как ждать слов. Неважно каких, неважно о чём. Иногда вы даже не вчитываетесь в их смысл. Просто, потому что слышите в своей голове интонацию, с которой она писала их вам. Видите, прикрыв глаза, как прикусывала губу, краснея, пока набирала ответ на ваши провокационные приказы прислать посреди совещания с инвесторами фонда фотографию своих трусиков. Вы слышите, как сбивается в этот момент её дыхание, как она тихо извиняется, оставляя за столом недоумённо глядящих ей вслед престарелых богачей, решивших от скуки или же во имя своей деловой
