— Скучал по мне? — Повторила она с резким смехом. — Интересно, по какой части меня ты скучал? О, кажется, знаю. Как там в тексте? «Бедра моей вишнёвой бомбы не дают мне спать по ночам, у неё задница, которая заставит плакать святого. Достаточно большая, чтобы я мог откусить кусочек», и это самые приятные слова в этой грёбаной песне! Ты и дальше стал описывать меня не иначе как тело, которое тебе хотелось трахать.
— Фрэнки…
— Не хочу ничего слышать, придурок! — Прорычала она. — Всё это время я желала тебе только лучшего, а ты выставлял свои воспоминания обо мне на всеобщее обозрение. Не могу поверить, что ты так поступил со мной, Риск. Просто не могу!
Казалось, что комната смыкается вокруг меня.
— Это единственная запись, где я когда — либо говорил о тебе в таком ключе, и это было только потому, что мне было больно. Бл*дь, Фрэнк, я написал это дерьмо, когда был не в себе. Я нюхал кокс и пил водку в тот вечер. Я даже не могу вспомнить, как написал эту х*йню.
Она отшатнулась, как только эти слова покинули мой рот.
— Глупый идиот, — прошипела она. — Ты убивал себя, глотая весь этот яд. Ты этого хочешь? Умереть? Чёртов торчок. Думаешь, что крутой, потому что знаменит? Ты всё ещё глупый мальчишка, которого я всегда знала, но он хотя бы не принимал наркотики!
Я уставился на неё и изо рта вырвался смешок, который удивил нас обоих.
— Это не смешно, придурок! — Она протянула руку и толкнула меня. — Это твоя жизнь, ты не можешь так рисковать ею. Понимаешь?
— Да, Фрэнки, я тебя слышу.
— Ты не выглядишь так, как будто слышишь. Что смешного?
— Ты. — Покачал головой. — Все твои сто пятьдесят сантиметров готовы надрать мне задницу, потому что сказал, что принимал наркотики.
С моей стороны было глупо радоваться тому, что она всё ещё заботится обо мне настолько, чтобы злиться из-за употребления наркотиков и алкоголя. Могла бы отмахнуться от этих фактов или полностью проигнорировать их, но в своей истинной манере Фрэнки Фултон обвинила меня в плохом поступке.
— Только глупые люди принимают это дерьмо. Не думала, что ты глупый. Или, по крайней мере, не настолько глупый.
— Фрэнк, почему ты только сейчас набросилась на меня из-за того, что я употреблял наркотики?
— Потому что я злюсь на тебя и сейчас могу выложить всё, что меня в тебе бесит!
— Хорошо, — потёр рот рукой. — Я понял. Буду молчать, пока ты будешь на меня наезжать.
Её глаза сузились до щёлочек.
— Не могу думать ни о чём другом.
Когда я засмеялся, маленькая злючка снова толкнула меня, но на этот раз не со злостью.
— Мне жаль, — повторил я и поднял руку к своему ожерелью. — Клянусь. Эта запись… мы больше не играем эту дерьмовую песню на сцене, и я содрогаюсь, когда слышу её по радио. Просто делаю вид, что её не существует.
— Правда?
— Правда. — Кивнул я. — Хотел бы никогда не писать и не петь её… И больше никогда не буду. Обещаю.
Фрэнки выдохнула.
— А проблемы с выпивкой и наркотиками? Раньше не упоминала об этом, потому что не хотела тебя расстраивать, но сейчас так зла, что мне все равно. Я больше не захочу быть в твоей жизни, если ты снова примешь этот яд. Клянусь, Риск.
— Я был трезв в течение шести месяцев, помнишь? У меня есть монета, чтобы доказать это.
Фрэнки уставилась на мою монету, затем перевела взгляд на меня.
— Оставайся трезвым и чистым и я буду в восторге.
— Я каждый день работаю над этим, Фрэнк.
Она кивнула, довольная ответом.
— Ты ведь не имела в виду то, что сказала?
— Что я сказала?
— О моём уходе из твоей жизни.
Она вздохнула, глубоко и протяжно.
— Нет, не имела, я просто была очень зла на тебя.
— Тогда возьми свои слова обратно, — попросил я. — Скажи, что хочешь, чтобы я присутствовал в твоей жизни.
Мне нужно было услышать это, что бы просто нормально дышать
— Беру свои слова обратно, — нахмурилась она. — Не это имела в виду. Конечно, я хочу, чтобы ты был в моей жизни, большой дурак.
Напряжение покинуло моё тело. Фрэнки протянула правую руку, чтобы опереться о столешницу, но тут же с шипением поднесла руку к лицу и тщательно осмотрела ладонь. Окровавленную ладонь.
— Что, чёрт возьми, произошло?
— Порезалась.
Произнесла она это так же непринуждённо, как пожелала бы «доброго утра».
Фрэнки повернулась, прошла в другой конец кухни и взяла аптечку из висящего на стене шкафчика. Ей явно было трудно расстегнуть молнию одной рукой. Я молча подошёл и отобрал сумку с медикаментами. С ворчанием она повернулась ко мне лицом и вздохнула. Зная, что ей не выиграть эту битву со мной, даже не стала спорить.
Пока доставал необходимые предметы и раскладывал их на прилавке, уголком глаза заметил, что она прижала повреждённую руку к груди. Молча, протянул руку и когда она не дала мне свою, закатил глаза. Повернул голову к ней стал ждать. Медленно Фрэнки поднесла свою дрожащую, израненную руку к моей. Когда мои пальцы коснулись тыльной стороны её ладони, она вздрогнула. Я взял её за запястье и перевернул, чтобы видеть ладонь.
— Просто приложи марлю и забинтуй. Это всего лишь небольшой порез, кровь скоро перестанет идти.
Не глядя на неё, сказал:
— В нём грязь.
Порез был не глубокий, но широкий и чуть больше дюйма в длину. Я знал, что ей больно, хотелось быстро забинтовать руку, но сначала необходимо было её очистить.
— Я могу просто промыть руку под краном, — поспешно предложила она. — Это очистит всю грязь.
Она была напугана, что меня не удивило; у неё никогда не было высокого болевого порога.
— Или ты можешь быть большой девочкой и позволить мне очистить рану. Чтобы не пришлось потом ампутировать руку из-за инфекции, потому что ты была слишком труслива, чтобы позволить мне сделать обработать рану, как надо.
Она пискнула.
— Ты маленький идиот, надеюсь, ты знаешь это.
Я постарался не улыбнуться.
— Можно, пожалуйста, промыть вам рану?
— О, продолжай! И побыстрее!
Я взял маленькую бутылочку с антисептиком, открутил крышку и нанёс ей на руку. Фрэнки не проронила ни звука. Антисептик смыл часть поверхностной грязи. Я знал, что её беспокоят спиртовые салфетки. Меня это тоже беспокоило; ведь я был трезв и не обращался с алкоголем после пребывания в реабилитационном центре. Беспокоился, что сильный запах от салфетки может вызвать ненужные желания, но подумав, решил, проверить себя, потому что не возможно всю жизнь прятаться от алкоголя. Фрэнки, как ястреб, наблюдала за тем, как я разрывал одну из упаковок и извлекал крошечную белую спиртовую салфетку. Запах был сильным, но я с облегчением обнаружил, что он не вызвал у меня желания найти ближайшую бутылку и выпить её. Я сфокусировался на Фрэнки. Не дал ей ни секунды, чтобы подготовиться к боли, а просто встряхнул ткань, прижал её к порезу и стёр видимую засохшую грязь.
Всё тело Фрэнки дёрнулось, пришлось крепко прижать её к себе, чтобы не вырвалась.
— Ублюдок! — Кричала она. — Сын чёртовой шлюхи!
— Моя мать, вероятно, и была шлюхой, — размышлял я. — Так что ты не далека от истины.
Уклонился в сторону, поскольку не хотел, чтобы Фрэнки ударила меня по яйцам. Но она не двигалась. Девушка оставалась неподвижной, как статуя, и благодаря её покорности поспешил закончить очищать остатки грязи в порезе. Через пару минут все было сделано. Поднеся маленькую ручку Фрэнки к лицу, нежно подул на порез, отчего она издала звук, очень похожий на вздох. Не глядя на неё, открыл упаковку марлевых салфеток, прижал одну из них к ране на ладони и закрепил бинтом, обернув вокруг руки, после чего взял булавку из аптечки и закрепил повязку.
— Спасибо.
Искренность в тоне сказала мне, что за последние несколько минут её гнев значительно остыл. Кивнув, собрал пустые пластиковые упаковки, которые использовал, и положил их в корзину рядом с собой. Фрэнки думала, что я уйду после этого. Да ни за что на свете. В «Мэри Уэллс» что-то было не так. Джо разговаривал с полицией, Анна тоже, в заведении не было клиентов, а Фрэнки каким-то образом порезала руку. Она сказала, что «справилась с этим», и мне захотелось узнать, что, бл*дь, значило с «этим».
