— Катя! Куда же ты? Боренька на Ропшинскую поехал. У него «Фиат», серенький такой. Иди скорей!
Таня недовольно сузила глаза и даже, наверное, хотела открыть рот и защитить меня от ненужной опеки, но я не устояла под таким напором и вернулась на Ропшинскую. «Хоть посмотрю, что такое «Фиат», — утешала я себя. И действительно под окнами нашего офиса стояла аккуратненькая серенькая машинка с красными номерами и подмигивала мне фарами. И несмотря на то, что передо мной заботливо открыли дверь, а на сидении лежала красная роза, именно такая, какие мне нравятся — длинная и колючая, несмотря на шампанское, летящий ход автомобиля, я еще не сдалась, не пошла к тем чужим, неведомым берегам. Почему-то все время я думала о Мише. О том, что вот и он сперва открывал передо мной двери, дарил цветы, по-мальчишески похвалялся тем, как лихо он водит свою шикарную BMW Z-3… И вроде бы одни и те же поступки, но разница ощущалась огромная… Мы сидели в каком-то уличном кафе, болтали о всякой всячине, и разговор как будто скользил поверх меня, но одна фраза заставила меня вздрогнуть, включиться в беседу всем сознанием. Совсем неожиданно Боренька признался, что его любимая книга роман Стефана Цвейга «Нетерпение сердца». Вот с этого момента я уже никогда не называла его в своих мыслях иначе, как Боренька. Бог мой! А я то всегда считала эту сопливенькую книжонку бабской!
Оказывается, не все такие толстокожие, как Михаил Евгеньевич Коляковцев! Тогда я поняла, в чем между ними разница. Миша, самый умный, самый красивый, самый сильный из всех, кого я когда-либо знала, был взрослым циником, и его ухаживания, в сущности, были просто поддерживанием традиций и в некоторым смысле тонким расчетом. Но Боря… Боренька, несмотря на свои двадцать четыре года, остался мальчиком, живущим в романтических грезах… Только его грезы были тесно связаны с явью, он сам строил воздушные замки и всем сердцем верил в них. Мои же мечты жили только на бумаге — стихи, рассказы, письма.
Когда он отвез меня домой, я была уверена, что мы едва ли увидимся когда-нибудь еще, хотя я даже дала ему номер своего телефона, чего раньше никогда не делала. Мне казалось, что просто небо сжалилось надо мной и послало мне это случайное мимолетное видение.
Я как будто пришла в себя. Я даже ни разу не проснулась в ту ночь, а утром не боялась открыть глаза в страхе увидеть кровь. Нет, моя совесть уснула, успокоилась, и причиной этого исцеления был именно Боренька, хотя за выходные я даже не вспомнила о Нем. Но в понедельник случилось непоправимое. Боренька снова оказался на моем пути, и в тот день я безвозвратно исчезла, затерялась в его туманной сказке. Он должен был работать в ночную смену, но приехал пораньше и позвал меня все в тот же «Трюм». Я, не колеблясь, согласилась. Мы, не умолкая ни на секундочку, проболтали часа два о политике, религии, литературе, жизни, любви… Когда я опомнилась, было уже поздно. Я поняла, что умерла. Да, именно умерла, мое «я» растворилось в каком-то немыслимом сумбуре, заполонившем мое сердце. Я превратилась в некое подобие зеркала, отражающего Боренькину душу. Его слова, жесты, поступки, как солнечный свет проходили сквозь меня и наполняли опустевшую оболочку. Теперь я была его тенью. Я думала, как он, чувствовала, как он. Для меня было неважно все, что касалось меня. Моя боль, мои переживания вообще больше не существовали, зато все, что хоть как-то задевало сознание Бори, приобрело колоссальное значение. Уже в тот вечер он мимоходом обмолвился о предательстве из своего прошлого. Я сразу поняла, что так он мог говорить лишь о женщине, о женщине, которую любил. И меня как будто обожгло что-то… Все мое сердце переполнилось его нестерпимой болью…
Рассудком я понимала, что с ним не могло произойти ничего страшнее того, что случилось со мной три года назад. Предательство? Бог мой! Да это мелочи жизни! Но сердце уже не принадлежало моему разуму, оно как будто стремилось облегчить тяжесть его ноши, принять удар на себя. Пусть лучше я буду страдать, ведь я сильная, я выдержу, но у Бореньки все должно быть хорошо! В конце концов, есть Бог на свете или нет? Если кто и заслуживает счастья, то это он. А по мне давно тоскуют черти…
В ту ночь я совсем не спала, хотя кошмары меня больше не мучили. Просто я молилась. Да, я молилась всю ночь, чтобы его дежурство прошло без приключений… Как назло за окном моросил дождь, и мое подавленное «я» стремилось вырваться наружу, прорваться сквозь слова молитвы едва уловимыми строками стихов. Я не думала о том, увижу ли я его еще когда-нибудь, я даже не знала, хочу ли я этого. Вообще-то, начиная с того дня, я напрочь перестала испытывать какие-либо желания, понимать, что происходит, и думать, как это случалось со мной раньше. Я не спала, не ела и ничего не соображала! На работе я строчила стихи, дома молилась, и лишь иногда мое сознание на мгновение прояснялось, и тогда страшно хотелось сделать что-нибудь хорошее. Я не отказывала себе в столь безобидных порывах и пыталась делать близким приятное, помогать им… Короче, я возомнила себя птицей счастья и тащила хорошее настроение за собой, куда бы ни заносила меня судьба.
Боренька объявился уже на следующий день, позвонив мне прямо с работы, и я опять его не узнала! Просто я никак не ожидала продолжения. Я и без того была уже счастлива одним сознанием того, что он есть. Чего же мне еще? Он справился о моих завтрашних планах и предложил заехать за мной после работы. Я, конечно же, согласилась. Теперь мне кажется это странным, но, по-моему, я вообще ни разу не ответила ему отрицательно. Это просто было выше моих сил. Почему-то я не верила в то, что он приедет, а когда он все-таки появился в дверях моего кабинета, это оказалось для меня неожиданностью. И опять я погрузилась в мягкие дымчатые волны чужого сна, уносимая на летящем «Фиате». В этот раз мы прихватили с собой Татьяну, чтобы довезти ее до вокзала — она жили за городом. И хотя я была знакома с Борей всего несколько дней, а Таня видела его чуть ли не впервые в жизни, никто из нас не ощущал этого, как будто мы знали друг друга уже долго-долго. Подбросив Таню, Боренька засыпал меня самыми разными предложениями. Я выбрала поскромнее, и мы отправились в парк, причем я даже удостоилась чести сесть за руль этой серенькой пташки. В конце концов, каждый пытается использовать свое служебное положение на полную катушку, и Боря, будучи нормальным человеком, не делал для себя исключения.
Должно быть, я выглядела круглой дурой… Не знаю в чем было дело, но на меня напала какая-то несусветная тупость, и разговор я поддерживала механически, не вникая в его суть. Сквозь туманные волны, заполонившие мое сознание, я временами видела блеск его глаз, и даже это казалось мне невозможным, сказочным, невероятным… Не добившись от меня хоть сколько-нибудь четко сформулированного желания, Боренька повез меня за город, в Лисий нос. Тысячу раз я проезжала по этой дороге, но теперь не узнавала ее. Вряд ли там можно было насчитать хоть десяток дач, куда бы Миша не таскал меня знакомиться с «нужными людьми», но теперь все это казалось чужим, далеким… Мы разместились в пустеющем уличном кафе. Я все продолжала витать непонятно где, отвечая односложно и даже невпопад, но Боре опять удалось вырвать меня из нирваны. Рассказывая о своих бесчисленных увлечениях, он дошел до прыжков с парашютом — моей тайной мечте! Много раз я думала об этом, но даже и не помышляла о том, что это возможно, что это так просто: захотел и прыгнул! И теперь, когда Боренька, ярко расписывая незабываемые впечатления от прыжка, уговаривал меня составить ему компанию, я почему-то испугалась. Я и парашют? Нет, я еще в своем уме!
