Мир, казавшийся только что таким надежным и счастливым, обрушился, погребая ее под своими обломками. Толенька плакал, а она лежала на кровати, как мертвая, изнемогая от невыносимой боли. И, если бы не Катя, неизвестно, чем могло дело кончиться: не дала ни в Москву уехать, ни вещи Гаврилы Никитича за порог выставить. И такую в ней злость пробудила, мол, неужели позволишь вертихвостке семью свою разрушить и Толеньку без отца оставить?! Да и любила она Гаврилу Никитича, очень любила…
Анна Вениаминовна достала из рукава белоснежный платочек и промокнула глаза. А Женя с грустью подумала, что вот, видимо, не все раны лечит время, и она тоже еще долгие годы будет мучиться этой болью.
А Анна Вениаминовна продолжала между тем свое печальное повествование.
Решили они с Катей показать Гавриле Никитичу, что такое истинное счастье и почему им надо дорожить, в отличие от постыдной и мимолетной греховной связи.
И Гаврила Никитич по-прежнему приходил в уютный, спокойный и сытный дом, где его встречала улыбающаяся жена и смешно топал навстречу маленький сын, радостно гукая и пуская слюни.
А на другой чаше весов были торопливые встречи с требовательной любовницей, недовольной своим унизительным статусом, после которых оставалось легкое чувство гадливости.
Этот ли расклад сыграл свою роль, или страсть угасла так же необъяснимо, как и вспыхнула когда-то, только однажды Гаврила Никитич пришел домой с цветами, поцеловал жене руки, и Анна Вениаминовна поняла: кошмар закончился. И еще она поняла, что муж знает об их с Катей тайном сговоре и благодарен за мудрость, терпение и любовь.
Вслух они об этом не сказали друг другу ни слова.
Анна Вениаминовна замолчала, и две женщины, молодая и старая, еще какое-то время тихо сидели в сгущающихся сумерках, погруженные каждая в свои мысли и воспоминания.
И Женя решила, что и она тоже проявит мудрость, терпение и любовь и тем самым вернет Бориса и сохранит свою маленькую семью. Но не было у нее ни гукающего сына, ни верной единомышленницы Кати, да и легкомысленной любовнице Гаврилы Никитича далеко было до умной и властной подружки Бориса с загадочным именем Зульфия.
Зульфия Халилулина была бухгалтером, но профессию свою не любила, поэтому, наверное, и высот особых в ней не достигла, оставаясь на вторых ролях, чем, впрочем, не тяготилась, ибо сфера ее интересов лежала совсем в другой области.
Ее абсолютно не привлекала карьера, а суматошная жизнь деловой женщины казалась нелепой. Она мечтала иметь богатого мужа, красивых детей и большой дом.
А пока Зульфия жила в Кузьминках, в трехкомнатной квартире на последнем этаже обшарпанной пятиэтажки, где помимо нее обитали еще отец с матерью и средний брат с женой и двумя детьми.
Старший, Рафаэль, давно вылетел из родительского гнезда и жил у своей жены Марины, которая работала главным бухгалтером в той самой строительной фирме. Именно по ее протекции в один прекрасный день Зульфия и возникла на пороге «Нового дома».
Это было настоящее мужское царство, и появление невысокой худой девицы с бездонными черными глазами, длинными прямыми волосами цвета воронова крыла, кроваво-красным ртом и такими же яркими ногтями не осталось незамеченным. И Зульфия ловко раскинула сети с крупными ячейками, через которые должна была отсеяться не представляющая интереса мелочь.
Поначалу Бориса она в расчет не приняла, хотя тот ее своим вниманием не обошел. Но был он не в ее вкусе, да еще и женат на хозяйской дочке. Впрочем, подобными сомнениями Зульфия никогда не мучилась и последнему обстоятельству особого значения не придавала — просто лишние ненужные проблемы. А любую заинтересовавшуюся рыбку прикармливала, так, на всякий случай.
Первая обжигающая искра пробежала между ними в день рождения Марины. По этому поводу в бухгалтерии всегда устраивался шумный праздник с цветами и подношениями ото всех других подразделений. Обильный стол был накрыт весь день, а вечером оставались только избранные.
Именно к этому моменту подъезжала обычно любящая свекровь, подвозила восхитительные домашние беляши. На этот раз блюдо подхватила ловкая, услужливая Зульфия, понесла вокруг стола еще горячие ароматные с хрустящей золотой корочкой пирожки.
Борис впился крепкими зубами в пружинящее тесто, театрально закатил глаза. Струйка прозрачного сока побежала по щетинистому в угоду последней моде подбородку. Зульфия быстро поставила блюдо, взяла салфетку и заботливо промокнула лоснящуюся каплю, готовую вот-вот упасть на лацкан дорогого костюма.
Борис перехватил ее руку, той же салфеткой отер жирные от беляша губы и поцеловал тыльную сторону запястья. Зульфия мягко улыбнулась. Гости весело шумели. Разыгранную как по нотам сценку заметила только мать, Наиля Зуфаровна.
Рыбка заглотила наживку. Осталось только мастерски подсечь, чтобы не сорвалась с крючка, и бери ее голыми руками! Зульфия правила любовной игры знала на «отлично», и Борис все глубже увязал в этом сладостном болоте, пребывая в полной и абсолютной уверенности, что это именно он столь удачно штурмует данную крепость и та шаг за шагом сдается на милость победителя.
Но до полной победы дело никак не доходило, и это еще больше распаляло его страсть.
Тем временем Борис возглавил дочернюю фирму, которая занималась строительством коттеджей, и Зульфию взял с собой на новое место. Теперь они были практически неразлучны.
Он перестал завтракать дома, потому что утренним кофе с неизменными тостами, яйцом, маслом и сыром кормила его Зульфия. Она заботилась о его обеде, а он — о ее ужине, как правило, в каком-нибудь маленьком ресторане, где под тихую музыку он рассказывал ей о себе, любимом. Никто и никогда не слушал его с таким вниманием. Это льстило, возвышало в собственных глазах.
Потом он отвозил ее домой и на прощанье целовал, страстно, теряя голову от сумасшедшего желания. Зульфия отрывалась от его губ с тихим стоном и убегала почти в слезах. И он понимал: ей тоже трудно, но овладеть такой девушкой в машине, в чужой постели или, не приведи Господи, в кабинете нельзя, никак нельзя…
Надо было что-то решать, придумать, может быть, купить квартиру и как-то тактично, деликатно сообщить об этом Зульфие, чтобы не испугать, не обидеть. Мысль о разводе с Женей ни разу не пришла ему в голову.
Решение возникло само собой, будто молния озарила, и Борис подивился, как это раньше столь очевидная идея не пришла ему в голову.
Стоял конец мая. После затянувшихся «черемуховых» холодов вернулось наконец долгожданное тепло, и Зульфия за традиционным кофе в его кабинете предложила вдруг съездить в коттеджный городок, посмотреть на месте, как идут дела, а заодно и воздухом подышать. Он попытался было отговорить ее — стройка, грязь, — но она осталась непреклонна.
