Ознакомительная версия.
Прошло ещё три дня, и скорый поезд Москва-Феодосия уносил нас с мужем в Крым. Сливаясь в розовато-белое безе, мелькали цветущие вишни и яблони, свечками тянулись к небу пирамидальные тополя, грязно-болотистый утренний Сиваш предвещал скорую встречу с морем. Полчаса на автобусе из Феодосии – и вот он, Коктебель – легендарная и не воспетая только ленивым точка пересечения дореволюционной и постреволюционной интеллигенции. Так уж сложилось исторически.
Сейчас мне вновь придётся повторить нечто избитое, но Коктебель – место фантастическое и иррациональное, притягивавшее романтиков, поэтов, а заодно и людей не совсем нормальных. Частенько это совмещалось в одном лице. Гений и безумие, как известно, вещи вполне себе дружески сосуществующие. Десятилетиями толпы представителей думающего сословия, задрапировавшись в балахоны а ля антик и водрузив на талантливые головы пахучие венки из полыни с вплетёнными в неё незабудками, бродили по горам и усыпанным самоцветами берегам, чем приводили в бешенство добропорядочных дачников. Помимо возвышенных результатов своей деятельности, выразившихся в создании стихов, прозы и картин, писатели, поэты, драматурги и художники стали основоположниками коктебельской традиции загорания и купания в костюме Адама (вариант – Евы). Традиция эта укоренилась столь прочно, что, несмотря на регулярные протесты поборников нравственности, голые люди обоего пола и по сей день абсолютно вольготно чувствуют себя в Коктебеле (в отличие от полудрагоценных камней, которые усилиями нескольких поколений советских граждан удалось-таки с пляжей ликвидировать).
В детстве, не понимая своего счастья, я отдыхала в известном Доме творчества писателей. Справа чёрный вулкан Карадаг. Макс Волошин назвал его «рухнувшим готическим собором». Каждый год мы ездили на морскую прогулку вдоль Карадага, и всякий раз меня завораживало зрелище причудливых скал, застывших по воле спящих до поры до времени древних богов. На левой стороне залива переменчивый мыс Хамелеон – маленький дракончик, заползший в море, да так и не пожелавший вернуться обратно на холмы Енишар. Позади Сюрю-Кая (гора Пила), серая и скалистая, она влечёт на свои голые склоны любителей экстрима. Среди советских писателей таковые встречались нечасто.
По традиции с утра советские писатели, их супруги и дети наслаждались отдыхом на пляже. Теперь, когда мы свободно ездим на средиземноморские, красноморские и другие курорты, наслаждение это кажется сомнительным, ведь коктебельский пляж – это узкая полоска весьма крупной гальки. Писатели и их семьи должны были проснуться в рань-раньскую и занять места под навесом от солнца, а также выдержать нешуточную схватку за лежаки, если не хотели ломать кости на голых камнях. Впрочем, в детском возрасте я открыто презирала навесы, лежаки, шезлонги и тому подобные блага.
Обычно мы останавливались в деревянном коттедже на несколько семей. Эти домики уютно располагались среди пушистых тамарисков и богатых розовых кустов, которыми изобиловала территория Литфонда. После обеда на террасе такого домика мы уплетали черешню или клубнику, нежась в плетёных креслах-качалках и наблюдая за мельтешением ласточек, налепивших свои гнезда прямо тут же под карнизом. Вокруг кипела мелкая жизнь: ползали молодые мохнатые гусеницы, гусеницы постарше порхали, хвастаясь недавно обретёнными цветными крыльями, паучки болтались на своих ниточках словно шарики на резинке, которые продавали в Москве цыгане. После дождя все дорожки наводнялись улитками с хрустящими панцирями. Я знаю, что они хрустящие, потому что порой количество их было таково, что людям приходилось шагать прямо по ним. Жизнь – штука жестокая!
По вечерам писательские жёны, дочери и другие родственницы, которым подфартило в этой жизни, наряжались в роскошные специально пошитые у портних платья и с видом королев отправлялись на ужин. Белая столовая располагалась прямо за пляжем на набережной. При входе был прибит ящичек с ячейками для писем. Я заглядывала в него в ожидании посланий от подружки, которые в случае обретения чрезвычайно радовали меня. В самом зале висел «Девятый вал» Айвазовского (разумеется, копия, и, разумеется, я не понимала тогда всю заурядность художника, поэтому картина вдохновляла меня необыкновенно). Еду подавали не первого сорта, но это искупалось другими приятностями. Например, подстаканниками с великим разнообразием рисунков. Так что всякий раз мы, дети, показывали друг другу, кому что досталось. Обслуживали нас каждый год одни и те же милые официантки – худая и толстая. Обеих звали Таисьями.
Отужинав, литераторы с женами с достоинством прогуливались по набережной, а их отпрыски бежали покупать билет в романтический кинотеатр под открытым небом, где во время просмотра мимо экрана проносились летучие мыши.
В один из корпусов никогда не селили семьи с детьми. Мало того, что не селили, но даже ходить мимо этого здания полагалось на цыпочках и закрыв рот. За стенами постройки жили божества – писатели, приехавшие творить бессмертное, а не наслаждаться крымскими винами. Вокруг корпуса висела многообещающая тишина, нарушаемая лишь треском пишуших машинок этих небожителей. В принципе, находясь в Доме творчества, вы постоянно чувствовали себя окружёнными гениями. Я лично стала свидетельницей показательной сцены. Однажды вечерком мы с подружкой коротали время в её номере, в то время как на соседнем балконе раздавались характерные звуки: бульканье, позвякивание, а также мерная беседа двух прозаиков, конечно, о… литературе. Разговор тёк плавно, и мы не прислушивались к нему, как вдруг журчанье голосов стихло, наступила длинная и немного пугающая пауза, за которой и была произнесена фраза, отражающая, как мне кажется, мировоззрение всех без исключения обитателей Дома творчества. «Да, – сказал один пиит другому, – да, наконец я понял: на свете есть лишь два настоящих писателя, – для пущего эффекта он выждал еще, -… ТЫ и Я!» Аромат тамарисков и роз божественно разливался в воздухе, в ручейке орали лягушки, восторгаясь открывшейся истиной.
Надеюсь, вы уже поняли, что надо всем царили красота, природа, творчество. Велись разговоры о прозе, поэзии, критике. Они сопровождались раскуриванием сигарет в утончённых мундштуках, прищуриванием глаз, встряхиванием локонами (многие писатели носили длинные волосы). Одним словом, всё очень богемно.
Некоторые говорят, что никогда не нужно стремиться туда, где когда-то было хорошо, потому что прежние сентиментальные чувства превратятся в руины и сердце будет навсегда разбито, столкнувшись с грубой действительностью, исказившей черты любимых мест.
Подобные страхи терзали и меня, но спас… Интернет. Всего несколько нажатий клавиш, и я уже подробно проинформирована о произошедшей в Коктебеле катастрофе. О том, что парк Литфонда позаброшен, фасад столовой безнадёжно испорчен, набережная загажена вереницей едален сомнительного качества.
Однако… Коктебель – это вовсе не посёлок, набережная или Литфонд. Коктебель – даже не Дом Поэта, как бы кощунственно это не звучало. Что для богов чёрного вулкана мельтешение людишек у подножья? К счастью, они ещё не начали строить на его склонах уродливые хибары, хоть некоторые уже и подкрались совсем близко как, например, дорогостоящая вилла популярного тележурналиста, сильно смахивающая на ангар из промзоны. В природе, всё ещё сохранившейся вокруг посёлка, по-прежнему витает дух Древней Киммерии. На этом месте я предлагаю вспомнить Максимилиана Волошина:
Пойми простой урок моей земли:
Как Греция и Генуя прошли,
Так минет всё – Европа и Россия.
Гражданских смут горючая стихия
Развеется… Расставит новый век
В житейских заводях иные мрежи,
Ветшают дни, проходит человек,
Но небо и земля – извечно те же.
На второй день по приезде мы отправились на Карадаг. Мой муж Олег, никогда не поднимавшийся в горы, волновался. Надо сказать, не без оснований. Затащить пусть и на небольшую высоту сто двадцать килограмм живого веса – затея опасная. В начале похода всё чуть было не закончилось бесславно. Один из подъёмов оказался настолько крут, что бедный толстяк, пыхтя и утирая пот, уселся на камень, не в силах продолжать экспедицию. (Сам он при этом настаивал на сравнении его с жирным боровом, перевозившим домработницу булгаковской Маргариты: «Вот вспомни, как он пытался хвататься за траву копытцами»). К счастью, дальнейший путь протекал с меньшими энергозатратами, и в итоге это магическое место покорило супруга. Ущелья, разломы, застывшие в конвульсиях остатки лавы и ощущение прикосновения к чему-то трансцендентальному.
Заклёпаны клокочущие пасти,
В остывших недрах мрак и тишина,
Но спазмами и судорогой страсти
Здесь вся земля от века сведена.
Про себя я читала эти строки Волошина (особенно нравилось мне про судороги), как вдруг мерзко зазвонил мобильник. С непередаваемым раздражением я узрела на экране номер Антуана. В нашем Центре принято не помнить о том, что сотрудник в отпуске. «Не хватало ещё с тобой на Карадаге базарить», – подумала я, решила не отвечать и продолжила любоваться видом скалы Чёртов Палец, которая с левой стороны напоминала не заявленную в названии часть тела беса, а симпатичного слона.
Ознакомительная версия.
