Ознакомительная версия.
— Не смеши, Камасутру нормальные люди успевают изучить в средней школе, в период полового созревания.
Мое высказывание заинтриговало официантку, подоспевшую с бокалами и тарелками. Она поделилась мнением, что сексом надо заниматься, а не читать о нем. Можно подумать, ее кто-то спрашивал. Мы с Сережкой направились к стойке с салатами, где мой отличник по курсу постельных наук простонал:
— Селедка под шубой, обожаю!
— Как тебя легко ублажить, — усмехнулась я и сглотнула голодную слюну. Разум подсказывал, что нужно подсчитать калории прежде, чем метать снедь на блюдо. С тех пор как я рассталась с законным мужем, лишившись источника постоянных стрессов, талия и бедра поплыли вширь, вышли из берегов старых юбок и брюк. Если продолжать в том же духе, рискую догнать и перегнать гиппопотама! Но перед искушением едой я не устояла точно так же, как в свое время перед Волковым. Тарелку нагрузила с горкой, обильно полила соусом и посыпала измельченным грецким орехом. Мой спутник отсутствием аппетита тоже не страдал, однако пиво в кувшине иссякло раньше, чем мы наелись.
— Давай, душа моя, вмажем водки за встречу! — вошел в раж Серенький.
Он не спускал с меня глаз, подернутых нескрываемым вожделением, от высокой температуры взгляда, кажется, даже линзы в его очках запотели. Что уж говорить обо мне? Естественно, занялась жаром, и этот внутренний огонь спалил дотла застарелые обиды и комплексы, отправил в тартарары пятилетку разлуки. От желания в горле пересохло, и, сглотнув ком, я выдавила из себя:
— Похмелье будет страшным…
Эх, кого волнует завтрашнее похмелье, когда алкоголь и страсть уже торкнули в мозги?.. Сережка призывно махнул официантке и, придвинувшись ко мне, положил под столом руку между моих коленей:
— Катрин, сокровище мое, ты по-прежнему живешь с родителями?
— Нет, сейчас живу с Азизом, — поддразнила я.
То ли от удивления, то ли от гнева он оставил в покое мои ноги, сурово нахмурил брови, отчего очки сползли с переносицы.
— Что еще за Азиз? Таджик со стройки?
— А что ты имеешь против таджиков? — Иногда мне удается выступать в образе завзятой интриганки. Поставив руку на локоть, устроила лицо в лодочке ладошки и невинно захлопала фиолетовыми ресницами. Сережкина ревность служила мне лучшим комплиментом. Поделом ему! Не одной же мне страдать пять лет подряд?..
Подбежала официантка, возрадовалась, что клиент дозрел до водки, посоветовала взять «Журавлей». Серега продолжал сердито сопеть, и я не выдержала, раскололась, сообщив, что Азиз не мужчина, а экзотический попугай неописуемой красы и невероятных размеров. На столе возникла запотевшая бутылка с узким горлышком, и Волков приготовился к возлияниям — ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговичку рубашки, после поднял наполненную рюмку:
— Ну ладно, если попугай, то прощаю. Махнем на мировую!
Вторую рюмку мы скрепили поцелуем, ради которого пришлось тянуться губами друг к другу через стол. Так увлеклись, что моя грудь оказалась в тарелке, джемпер испачкался майонезом. Серенький промокнул пятно салфеткой и переместил свой стул почти вплотную к моему, чтобы было удобнее гладить под столом мои ноги. Оглядевшись с запоздалой стыдливостью, я убедилась, что во всей «Патио-пицце» другой такой парочки наглых развратников не имелось. Волков интимно нашептывал: «Катюшка, солнце, давай свалим отсюда? Хочу поскорей снять с тебя все-все…» Его очки балансировали уже на кончике носа. Поправив их, я выдержала паузу, изобразила глубокую задумчивость. Сидела, накручивая на палец прядь волос, хотя хотелось со всех ног бежать в койку. Он не отступал:
— Катрин, не упрямься. Раз ты живешь одна, поехали к тебе, а?
— Не одна, а с Азизом, — пьяно настырничала я.
— Сергей Владимирович, вас кто-то по телефону разыскивает. Подойдете к трубочке или включите свой мобильник? — встряла репейная колючка.
— Посылай всех на… — Сережка споткнулся, сдерживая ругательство, и помрачнел. Велел официантке ответить, что он уехал.
Она почему-то пропустила просьбу мимо ушей, прямо приклеилась к нашему столу. Разлила водку по рюмкам и предложила:
— Может, все же горячего принести? Лазанью покушать не надумали? Хотите, я вам тарелочки поменяю?
— Счет принеси и катись колбаской, — утратил вежливость мой спутник. Самое досадное, что и любовный пыл его как бы угас — на меня не смотрел, откинулся на спинку стула и отрешенно ковырял во рту зубочисткой.
— Что-то случилось? — не выдержала я.
— А? — Он вздрогнул, качнул головой и пришел в себя, снова стал прежним обольстителем. Подмигнул мне: — Ну так как, Катрин, приглашаешь меня в гости? Э-эй, солнце Пелопоннеса, оливка Южной Греции, сдавайся!
— Сам ты оливка, — буркнула я, вспоминая, как в таверне этого самого Пелопоннеса, пропахшей рыбьим жиром и кислым молодым вином, Серый Волк кормил меня маслинами — брал черную ягоду и клал мне в рот, будто маленькой. Я целовала его солоноватые пальцы, сплевывала косточки и просила: «Еще!» Я часто просила у него добавки — во всем. Солнце Южной Греции очень способствует ненасытности, тяге к излишествам… Улыбнулась Сережке: — Да сдаюсь я, сдаюсь! Сейчас поедем, только сначала навещу дабл.
В дамской комнате я убедилась, насколько крепко набралась: кафельные плитки казались кривыми, закручивались подобно ленте Мебиуса. И мое отражение в зеркале уплывало за горизонт, двоилось. Проклятая водка! Из-за нее баллончик с блеском для губ выпрыгивает из рук, точно резвый луговой кузнечик. Опля! Укатился под раковину… Ну и пусть. Зачем мне блеск? Все равно Серенький его мигом слижет.
Вновь обретенный любовник сидел за стойкой бара в обнимку с моей лиловой норкой и беседовал с каким-то хмырем. Увидев меня, вскочил и проявил незаурядное терпение, помогая попасть в рукава шубы. А потом прижал к себе, как тогда, на автостанции в Афинах, и от сладких предвкушений меня закачало, заштормило.
— Не желаете вызвать такси? — Хмырь, который, наверное, был администратором, взялся за телефон.
— Не-а, не желаем. Нам некогда ждать, — рассудил Волков и взялся за дверную ручку. — Чао!
Мы вышли на проспект, накрытый метелью. Под ноги бросилась поземка, порыв ветра распахнул шубу, охладил разгоряченное лицо и шею. Сережкины кудри тотчас облепила белая мошкара — он не носил головного убора. Я потянулась, чтобы смахнуть снег с его волос, и открыла рот, желая выразить, как рада, что мы снова нашли друг друга. Не успела… В ту же секунду возлюбленный резким толчком опрокинул меня на землю и навалился сверху, заорав:
— Лежать! Не шевелись!
Ознакомительная версия.
