В те дни Майк был законченным эгоистом и не возражал против того, чтобы я делала все, что мне угодно, если это не затрагивало его интересы. На следующий день после рождения Шеффи я позвонила ему из больницы и, несмотря на то, что мои родители устроили ему форменный разнос, он говорил со мной очень вежливо и благодарил за то, что я позволила ему взглянуть на сына. Майку хотелось время от времени навещать его, и я не была против. — «Я назову его Шеппард Майкл: Александр, — сказала я. — А себе верну девичью фамилию. Он будет Шеппард Александр, а я — Джеквелин Шеппард».
Он поблагодарил меня за то, что я дала сыну его фамилию. Насколько я помню, в тот первый год Майк приезжал: к нам дважды.
Когда Шеффи родился, мне было очень одиноко, но любовь к нему не позволяла много думать об этом. Кроме того, я старалась занять более прочное положение в обществе. Чтобы уменьшить расходы, я вернулась к родителям. Мама ухаживала за Шеффи, а я работала, не жалея сил. Через три года службы в фирме я получила право на стипендию и поступила в юридическую школу. Теперь я уже могла думать об адвокатской карьере.
Поначалу мне было очень трудно, хотя адвокаты, на которых я работала, рассказали мне об основных требованиях юридической школы. Они подбадривали меня и помогали дельными советами. Во время летних каникул они устраивали мне практику в суде, а когда я была зачислена в коллегию адвокатов, помогли сделать первые шаги. И вот я, новоиспеченный: веснушчатый адвокат, мать-одиночка с пятилетним ребенком на руках, снова поселилась отдельно, в маленьком домике, и принялась практиковать семейное право.
Я — поздний ребенок. Когда я родилась, моей матери было тридцать пять лет, а отцу и того больше. Я только год проработала в новом качестве, когда мама умерла от инфаркта. Ее смерть совершенно выбила меня из колеи. Ни братьев, ни сестер у меня не было, и отец здоровьем не отличался. Мы всегда думали, что он уйдет первым. И теперь мне пришлось за ним ухаживать. Если бы не Шеффи, я не вынесла бы этого груза, но ласковые ручки ребенка излечивают от любых недугов.
Тогда-то Майкл Александр снова вернулся в мою жизнь. Однако теперь в качестве идеального бывшего мужа. Он женился и его жена, Челси, несмотря: ни на что, стала моей лучшей подругой. Она в равной степени была нужна нам обоим. Майку она быстро подарила двух дочек и одновременно заставила его вплотную заняться сыном. И он щедро расходовал не только свое время, но и деньги.
Вначале Шеффи был очень скован и недоверчив, но вскоре они все выходные проводили вместе. Лишившись деда, Шеффи обрел отца, а я — свободное время. И этим я обязана Челси. Благодаря ей, между нами с Майком возникла крепкая дружба, которая все-таки была некоторым утешением, когда Шеффи умер. Майк говорил мне, что Челси прямо спросила его: «Почему ты, собственно, не платишь алиментов? Или таким образом ты собираешься продемонстрировать своим дочерям, что такое ответственность? И разве они не имеют права познакомиться с братом?»
Челси сумела сделать из Майка то, что не могла я. Она заставила этого веселого тупицу раскрыться. Она поощряла его фантазии, использовала его преданность, даже его фокусы. Изучив криминалистику, он стал полицейским. Воспитание дочерей: и: работа с женщинами — его напарницей была женщина — смягчили его резкий нрав. Я больше не могла бы влюбиться в него, но я стала его уважать. И уважаю поныне. Более того — я обязана ему жизнью. И пусть психоаналитики говорят, что переделать ближнего нельзя, я еще раз повторю, что Майк — дело рук Челси. Она вошла в его жизнь и сделала из него мужа и семьянина. Ну, и кроме того, с возрастом он научился ценить достоинства женщины, с которой жил — и ею оказалась Челси.
Таковы люди и обстоятельства, приведшие меня сюда. Мой отец, давно страдавший закупоркой артерий, окончил свои дни тяжелой душевной болезнью. Его поместили в частную лечебницу, и когда Шеффи погиб, он неспособен был понять, что произошло. Все же он был единственной ниточкой, привязывавшей меня к Лос-Анджелесу. Когда он умер, я решила, что настало время больших перемен. Конечно, такие потери возместить нечем, и боль не унять переездом с места на место, но все-таки друзья и привычная обстановка перестали напоминать мне о моих утратах.
В Коульмене я с удовольствием завела бы новых друзей. Но в этих маленьких городах, при, казалось бы, безграничной доброжелательности населения, никогда не знаешь, что скрывается под видимой любезностью. На первый взгляд, завести друзей ничего не стоит. В кафе, куда я раза три заходила перекусить по дороге, я познакомилась с несколькими мужчинами, завтракавшими там каждое утро. Я тоже стала постоянной посетительницей, но намеренно не спешила посвящать их в свои обстоятельства. Два фермера, телефонный мастер, служащий таможни, владелец скобяной лавки и Гарри Музетта, муж Роберты, — всегда поддразнивали меня за мой поздний приход. Обычно я появлялась в 8.30 утра, а они делали вид, что уже полдня отработали…
Именно там мне впервые встретился сорокапятилетний Билли Валенцуэлла, который в двадцать с небольшим лет перенес мозговую травму в результате автомобильной катастрофы. Когда он поправился, ему стали поручать мелкую работу по саду, уход за собаками и прочее. Добрый и застенчивый гигант ростом два метра и весом девяносто килограммов, он имел умственное развитие десятилетнего мальчика. В своем старом и побитом пикапе он разъезжал по городу вместе с любимой собакой Люси. Пока была жива его мать, они жили в домике на краю городка, а потом заботу о Билли взяли на себя местные власти.
В этом же кафе мы однажды утром столкнулись и с Томом Уолом. Он сидел за отдельным столиком и переговаривался с каким-то парнем из общей компании. Я приветствовала его как старого знакомого:
— Берегитесь, Том, с этими мошенниками легко угодить в беду.
— Нет ничего опаснее женщин-адвокатов, — парировал Гарри. — Можете мне поверить.
Кто-то заметил:
— Роберта подшивает дела на службе, а потом подшивает штаны Гарри.
— Я сам все подшиваю, — возразил Гарри. — Особенно платежные квитанции.
— А я сижу здесь просто так и жду вас, — сказал Том. — План готов, и перечень материалов я тоже составил.
— Прекрасно, — сказала я. Он протянул мне конверт, и я убрала его в сумочку.
— Сегодня у вас найдется время просмотреть бумаги? — спросил Том.
— Конечно, а потом я вам позвоню.
— Не знаю, где я буду днем. Даже если и дома, то пила или дрель все равно заглушат звонок… Лучше я сам позвоню вам.
Мне кажется, после этой встречи я и начала неотступно думать о Томе. И, наверное, не перестану думать о нем уже никогда.
