— О чем вы задумались?
— Просто витаю в облаках. — Гонора овладела собой.
— Думали о работе, — незнакомец весело рассмеялся. — Во всяком случае, я никогда не поверю, что вас интересуют только деньги. С такими глазами, как ваши, невозможно быть стяжательницей, Моника Силвандер.
Он знает, кто она! Девушка почувствовала себя задетой.
— Мне нужно было сразу представиться, — заметил он с легким шутливым поклоном. — Я Курт Айвари[1]. Моя фамилия звучит так же, как и название материала, из которого сделаны эти клавиши. — Он слегка коснулся пальцами клавиш, и они зазвучали.
— Я Гонора, — прошептала девушка.
— Что?
— Я не Моника, а Гонора.
— Гонора, я работаю у мистера Талботта. Он попросил меня сказать вам, что его машина отвезет вас с сестрой домой.
Так вот откуда он знает ее. Все так просто, а она-то думала!
— В этом нет никакой необходимости, — ответила она почти резко.
— Вы рассердились?
— Я не хочу обсуждать это с вами.
Курт внимательно посмотрел на нее.
— Нет, вы не рассержены, вы смущены.
Гонора почувствовала, что краснеет.
— Дядя Гидеон очень добр к нам, но мы с сестрой хотели прогуляться.
— Не будем спорить. Дядя хочет, чтобы вас отвезли домой, а его решения не обсуждаются. — Несмотря на насмешливый тон, в его голосе чувствовалось уважение. Курт тронул струну арфы, раздался долгий, протяжный звук. — Я считал, что Ленглей сильно преувеличивает, рассказывая о своих дочерях. Сейчас я понимаю, что ошибался.
— Вы знаете папу… вы знакомы с моим отцом?
— Я же сказал вам, что я инженер.
— Простите. Как глупо с моей стороны. Конечно, вы должны знать его.
— Он вами очень гордится и называет «мои три грации».
— О, Курт, — прервал его женский голос, — Курт.
Прислонившись к косяку двери, на них смотрела изящная молодая женщина. Она была одета в длинное, доходящее до щиколоток платье с узким лифом и широкой юбкой. Она была почти безгрудой. Каштановые волосы женщины были стянуты узлом на затылке. В длинных пальцах дымилась сигарета. Она не была красивой — впалые щеки и выдающаяся вперед челюсть не способствовали этому, — но она была похожа на герцогиню Виндзорскую, и как в герцогине, в ней был особый шик.
— Ну-ну… — протянул Курт, — итак, ты наконец решилась на это.
— Дорогой, я пила чай, затем снова чай. Какая скука. Мама сказала мне, что ты появился совсем недавно. — Судя по манере говорить, выделяя отдельные слова, молодая особа была американкой. Гонора почувствовала свою незначительность.
— Я был в нашей компании в Окленде, — ответил Курт. — Имоджин, это племянница миссис Талботт, Гонора Силвандер. Гонора, разрешите представить вам Имоджин Бурдеттс.
— Примите мои соболезнования. Мне ужасно жаль вашу тетю, — сказала Имоджин почти небрежным тоном.
— Спасибо, но я никогда не видела ее.
— Гонора только что приехала из старушки Англии, — заметил Курт.
— Да, я это поняла по акценту. — Имоджин даже не взглянула на Гонору. — Курт, мама хочет поговорить с тобой. Я заявляю это официально, чтобы ты потом не смог сказать, что тебя не предупреждали.
— Теперь — долг зовет. — Кривая ухмылочка снова появилась на его губах. Курт посмотрел на Гонору. — Уверен, что мы как-нибудь столкнемся с вами снова.
Гонора проследила, как пара прошла через анфиладу комнат, ненадолго задержалась около сидящих на диване дам, затем подошла к задернутому шторами окну.
Курт стоял спиной к Гоноре, но по оживленному лицу Имоджин она поняла, что он вел с ней беседу в свойственной ему манере добродушного подшучивания.
Гонора продолжала наблюдать за ними, когда в комнату вошла горничная и сообщила, что машина подана.
Усевшись поудобнее в лимузине, Кристал провела рукой по кожаному сиденью.
— О, как чудесно, кожа будто шелковая. Гонора, это прекрасно, что дядя решил отправить нас домой с таким шиком, хотя, впрочем, это ему ничего не стоит.
— Кристал! — прервала болтовню сестры Гонора, указывая глазами на опущенное стекло кабины водителя, роль которого выполнял усталый пожилой филиппинец.
— Он нас не слышит, — переполненная впечатлениями, Кристал не могла остановиться, однако понизила голос. — Давай поговорим! Я узнала, что тетя годами не выходила из дома. Мне кажется, что дяде Гидеону нужна хозяйка.
Гонора схватила Кристал за руку, моля Бога, чтобы шум мотора заглушил их голоса.
Кристал потерла покрасневшее запястье и, не обращая внимания на сестру, продолжала:
— Он был женат на инвалидке, а, как ты понимаешь, богатому человеку обязательно нужно иметь кого-то в качестве стимула.
— Он вовсе не из той породы, — прошептала Гонора, защищая дядю.
— Он хорошо к нам отнесся, не правда ли? — Кристал снова провела рукой по сиденью; ее хорошенький ротик растянулся в улыбке. — Даже если он и рассердился на нас поначалу, то потом наверняка простил, отправив домой в такой шикарной машине.
— Просто он не хотел, чтобы его друзья видели, как мы тащимся пешком через весь город. Мистер Айвари дал мне это ясно понять.
Кристал с удивлением посмотрела на сестру.
— Мистер Айвари?
— Курт Айвари. Он работает на дядю Гидеона.
— Так этот ужасный человек в роскошном сером костюме, с которым ты болтала в музыкальной комнате, и есть Курт Айвари? Вне всякого сомнения, он работает в компании дяди. Я слышала, что он его правая рука. Эта скелетина Имоджин кокетничала с ним напропалую. Ее платье — последний писк моды. Я думаю, оно от Диора и единственный экземпляр. Ты представляешь, как хорошо носить такое платье. Она может себе это позволить, с ее-то семьей!
— Что, они такие важные?
— О, ради Бога, Гонора! Как ты, такая умная и начитанная, можешь быть настолько непрактичной в повседневной жизни! Неужели ты не помнишь, как папа рассказывал нам, что мистер Бурдеттс и дядя Гидеон создают совместное предприятие в Окленде? Как тебе понравился Курт Айвари? Что он собой представляет?
— Он молодой человек Имоджин Бурдеттс.
— В твоем голосе чувствуется разочарование. Готова поспорить, что она давно лишилась невинности.
— Кристал, мне не нравится этот разговор…
— Знаю, знаю. Папа сказал бы, что девушкам из семьи Силвандер не подобает вести себя как горничным. Что уж такого замечательного в семье Силвандер?! Как ты думаешь, у этих богатых старых коров есть сыновья, за которых можно было бы выйти замуж?
— Тебе только семнадцать.
— Здесь взрослеют гораздо раньше. Помнишь, что говорили об американцах во время войны? Янки чрезвычайно сексуальны.
