Он вновь ввинчивается в сутолоку, что-то горячо начинает доказывать приятелю Бетти. Тот успокаивается. Я пытаюсь выпутаться из лабиринта коридоров и лестниц, сталкиваюсь с блондинкой, которая входит в ванную комнату, куда ничто не мешает проследовать и мне вслед за ней, спускаюсь, пробираюсь через кухню, выхожу, попадаю в садик, огороженный со всех сторон решеткой и запертый. Холодно, я все же усаживаюсь на скамейку, вдыхаю запах вывороченной земли, в распахнутом небе блестит луна. Два часа ночи. Я встаю, вновь прохожу через кухню, нахожу, наконец, дверь, крыльцо, аллею, ведущую к бульвару. Прощай, корабль дураков, смелее.
Какая-то женщина, метрах в двадцати от меня, как раз садится в машину, маленький черный Остин. Она быстро трогается с места, но останавливается возле меня, опускает стекло: «Вас подвезти?» Это Дора. Я сажусь в машину. «Вам куда? — Никуда. — Годится».
Я смотрю на ловкие руки, сжатые ноги. Она ведет хорошо. Мы не разговариваем. Выезжаем из Парижа через Сен-Клу, Версаль. Едем еще минут двадцать, она снова поворачивает, узкая дорога, редкие дома, здесь. Она открывает решетку, подает вперед, вокруг темнота, мы входим, в помещении жарко, она предлагает мне последний стакан виски, мы по-прежнему молчим, она поднимается, зовет меня, вот ваша комната, кровать. Я, не раздеваясь, валюсь на красное покрывало, увидимся позже.
Назавтра, в десять утра, уже никого. На кухне у кофейника записка: «Я вернусь около 19 ч. Если хотите уехать, вот номер вызова такси. Если нет, до встречи. Собака не злая, сторож тоже. Д.»
Я выпиваю кофе, принимаю ванну, обхожу большой белый дом и парк, прямо как в романе, даже не подумаешь, что так в жизни бывает. Я заказываю такси (это, и в самом деле, недалеко от Версаля, мне удалось прочесть адрес на одном из конвертов на столике). Я еду в Париж забрать свои вещи у Жижи, расплачиваюсь с ним, «чао, старый кретин», он от этих слов прямо багровеет, и до самого тротуара меня провожают его «бандит, гомик, коммуняка, еврей, гошист!» Я захожу на почту, прошу оставлять для меня корреспонденцию, возвращаюсь в два часа, волкодав бросается мне на грудь, маленький сторож спокойно улыбается, «на место, Цезарь, на место!», предлагает поднести сумку, спасибо, не надо, его худая черноволосая жена бросает на меня подозрительные взгляды, я вхожу в дом, поднимаюсь в свою комнату.
Ладно, поскольку все эти последние дни нормально поесть мне не удавалось, первым делом направляюсь на кухню: ветчина, томаты, яблоки, есть даже превосходное вино. Затем иду обозревать окрестности.
Итак, парк с лужайкой, полого спускающейся к дубовой роще. Замок совсем недалеко. Два заброшенных бассейна, каменные скамейки, не слишком ухоженные цветники, должно быть, сторож совершенно не разбирается в садоводстве. В самом доме гостиная в виде ротонды, столовая, два кабинета, большая библиотека. Наверху пять комнат, одна из них заперта на ключ, без сомнения, спальня самой Доры. И тем не менее присутствие незнакомца в доме ее не пугает. Я прекрасно помню, что накануне нам довелось довольно поспешно, хотя и близко, узнать друг друга, но о чем это говорит? Да ни о чем. Какая она, впрочем? Не слишком высокая, темноволосая, глаза голубые, нежная белая кожа, короткие волосы. Маленький бойкий ротик, решительный голос, упругое тело. На мой вкус, во всяком случае, довольно привлекательна. Чем она занимается в жизни? Врач, архитектор, адвокат? Что-нибудь в этом роде. Я так и не знаю ее фамилии, во всяком случае, на почтовых бланках указан только адрес. Почему она живет здесь, а не в Париже? Одна? Или нет? Или временно? И давно? А может, в Париже она тоже живет? А ее муж? Но может, никакого мужа и нет?
Библиотека, во всяком случае, производит странное впечатление. По-старинному переплетенные книги, редкие издания, шестнадцатый, семнадцатый, восемнадцатый века, тома по алхимии и китайские гравюры. Здесь явно жил эрудит, а может, и сейчас живет. Мне не показалось, что Дора очень начитанна, но, по правде сказать, мы и сотней слов не обменялись.
Мебели почти нет. Такое впечатление, что все непродуманно, составлено случайно, при вынужденном переезде, в ожидании более подходящего места. Итак, есть библиотека, и есть дом при ней. Я устраиваюсь за маленьким столиком в этом музее книг, где поддерживается идеальный порядок, возле наружной застекленной двери, выходящей прямо на лужайку. Инстинктивно или случайно достаю старинное издание «Государства и империи Луны и Солнца» Сирано де Бержерака. Том открывается его портретом, длинное напряженное лицо, под ним знаменитое четверостишие:
Земля мне уже постыла,
Я поднялся до облаков,
Я видел земные светила,
А теперь я вижу Богов.
Сама скромность. Вполне естественно, что недруги, отравив ему жизнь, в конце концов уронили ему балку на голову. Я начинаю читать: «На ясном небе сияла полная луна, уже пробило девять часов…» Девять ударов в ночи, тишина. Поди пойми почему, в этот самый момент мне кажется, что все это происходит именно сейчас, разлито в воздухе. Я перехожу к отрывку, в котором Сирано, вернувшись домой, обнаруживает книгу, открытую на определенной странице, обнаруживает на столе, где он ее не оставлял. «Чудо или случайность, — пишет он, — Провидение, Судьба, а быть может, то, что назовут видением, призраком, химерой или, если угодно, безумием…» Я тоже всегда считал, что книги суть магические инструменты, указывающие тогда, когда нужно, и тому, кому нужно, образ действия, путь, которым следует идти. Они делают вид, будто инертны, но действуют тайком, исподтишка. Бумага заключает в себе атомы, до конца еще не изученные, чернила — невидимые частички. Внезапно меня одолевает сон. Возле стола стоит черный кожаный диван, на котором я и сижу. Вытягиваюсь. Засыпаю.
Кто-то ласкает мои волосы, щеки. Я открываю глаза, это она. Полумрак. Привлекаю ее к себе, мы яростно обнимаем друг друга, и вот уже, тесно прижавшись, лежим на ковре, я слышу, как лает пес, ревнует, она встает, закрывает дверь на ключ, зажигает в углу комнаты красную лампу, на этот раз мы уже не трахаемся, мы занимаемся любовью. Отличие огромное, это разные музыкальные ритмы, даже пишется по-другому. Вместо двух одновременных монологов, которые силятся казаться диалогом, — закодированный разговор. Вместо якобы запретного — действительно запретное. Вместо насилия, всегда более или менее притворного, — преступление. Преступление нежное, мягкое, скрытое, странное, оно никак не может насытиться, удовлетворить свое любопытство, оно требует продолжения. Вопрос? Ответ. Так хорошо? Да, но есть ведь и нюансы. Чуть больше, чуть меньше, нам некуда спешить, не стоит торопиться, огонь живет под пеплом слов, самые первые — самые лучшие, первые «милый» и «милая», первые «я тебя люблю» или «я хочу тебя», их говорят обязательно в тот или иной раз всерьез, поскольку весь вопрос в том, чтобы измерить, к каким глубинам они отсылают, к каким тайнам запахов, кожи, языка, слюны, дыхания. Ты чувствуешь меня? говорит одна определенная точка другой определенной точке. Я здесь, говорит некто, и этот некто находится вне пространства. Он приходит издалека, этот некто, неизвестно откуда, через тысячи поражений или кратких вспышек. Любовь — это музыкальное искусство, как и алхимия.
