Давно ли она работает в кондитерской Бентонов? С четырнадцати лет; это было ее первое место, с тех пор она его не меняла.
Давно ли не имеет работы ее отчим? Чем он занимался, пока не потерял работу? Он был путевым рабочим, только это было еще до Войны; потом он служил в армии, а дальше перебивался временными заработками. Работа была в большом дефиците. Она произнесла это так, словно собеседники могли пребывать на сей счет в неведении, и на нее уставились три пары глаз: отца, дяди, самого Дэвида. Брат Дэвида не жил с родителями, женившись, он переехал на соседнюю улицу.
Где трудится ее сестра? В кафе в Шилдсе. Хорошо хоть, что не спросили, где конкретно находится это кафе…
Дэвид все время сидел напротив нее, и каждый раз, смущаясь или пугаясь, она искала поддержки в его взгляде. Он только этого и ждал. Никогда еще она не видела человека с такими добрыми глазами. Они были у него светло-серые. Глаза были самым привлекательным в его облике, хотя и рот неплох. Все его черты были безупречны, однако от этого он не становился хорош собой. Видимо, виновата в этом его кожа – грубая, с красными прожилками на щеках, как у человека, всю жизнь проработавшего у доменной печи. По ее разумению, это было лицо человека скорее физического труда, чем работника судостроительной конторы. Однако голос свидетельствовал о другом. Это был чудесный голос: мягкий, теплый, добрый. Ей нравились его глаза, его голос, весь он с потрохами.
Отец его был, возможно, так же хорош собой в возрасте Дэвида, но теперь его волосы, когда-то темные, поседели, один глаз дергался. Однако он тоже оказался приятным человеком. Еще там был дядя. Она засмеялась, когда ей его представили. Дэвид назвал его не дядей, а Дэном. «Это Дэн, – сказал он. – На самом деле он мне дядя, но он всего на шесть лет старше меня, так с какой стати мне называть его дядей? Он у нас проказник, так что глядите в оба».
С Дэном ей было совсем легко, легче, чем с остальными, даже с Дэвидом. Дэн уступал в росте Дэвиду, в котором было без малого шесть футов, зато был гораздо шире и дороднее, с большим квадратным лицом. Вот его можно было назвать красавцем. Она с самого начала смекнула, что он относится к породе шутников, умеет поддерживать разговор и вызывать у собеседников смех. Однако в Дэне было еще что-то, что сперва оказалось Саре не по зубам; каким-то образом эта его особенность была связана с отношением к нему сестры, матери Дэвида. Она сразу заметила, что миссис Хетерингтон обращается с братом совсем не так, как с мужем и с сыном. Чаще всего она его игнорировала, когда же ей приходилось с ним разговаривать – к примеру, благодарить за переданное через стол блюдечко, – она старалась на него не глядеть, а ее голос становился заносчивым, словно она была им недовольна, как учитель не проявляющим прилежания учеником. Сара поняла это полностью только сейчас, перебирая в памяти детали чаепития.
В одном она была уверена: Хетерингтоны – превосходные люди; если бы Дэвид сделал ей предложение, она бы от счастья скончалась на месте.
Еще раз попросив Святую Деву приворожить его, она погрузилась в здоровый, полный приятных видений сон.
Последним посетителем магазина был в этот день семилетний мальчуган. Он никак не мог решить, чего ему больше хочется: леденцов, пастилы или ирисок. Сара сказала ему как можно терпеливее:
– Мы закрываемся, голубчик. Решайся скорее!
Ребенок еще поразмыслил, потом поднял глаза и сказал:
– Пожалуй, по две унции того и другого.
– Чего именно? – со вздохом переспросила Сара.
Мальчик оказался не готов к немедленному ответу. Сара подняла глаза и увидела над его макушкой фигуру, прохаживающуюся за стеклянной дверью.
Когда мальчик уже разинул рот, чтобы огласить свое решение, в магазине раздался спокойный голос:
– Пора, Сара.
– Да, миссис Бентон.
Она поспешно сложила сласти в пакет и подала его покупателю, который гневно молвил:
– Зачем было класть все в один пакет? Теперь все слипнется.
– Ступай себе! – прошипела продавщица, теряя терпение.
Вытолкав докучливого клиента за дверь, она накинула щеколду, стараясь не поворачиваться лицом к улице. Надевая пальто, доложила:
– Все заперто, миссис Бентон. Я пошла.
Пожилая хозяйка улыбнулась.
– Иди, иди. Не хватало еще, чтобы я расплачивалась за его стоптанные подошвы.
Сара зарделась. Она не знала, что миссис Бентон заметила Дэвида.
– Хороший парень?
– Очень, миссис Бентон.
– Ну, будь умницей.
Сара ничего не ответила, но глаза ее расширились, когда она отвернулась, потупив голову. На напутствие хозяйки можно было бы ответить благодарным смехом, но смеха у нее не вышло из-за волнения. Предупреждение было произнесено не насмешливо, как оно прозвучало бы из уст какой-нибудь из соседок, подразумевающей что-то вроде: «Смотри, не наломай дров, не то придется исповедоваться». Миссис Бентон имела в виду именно пожелание удачи, и Саре стало жарко. Не удивительно, что, когда она предстала перед ним, его первыми словами были:
– Вам жарко?
Теперь она позволила себе широко улыбнуться.
– Только что сбыла большую партию товара.
– Неужели? – Он тоже широко улыбался, ожидая продолжения.
– Видели мальчугана, который сейчас вышел из магазина? Он все не мог решить, как правильнее истратить свой пенс. Ему понравились и леденцы, и пастила, и ириски. Нелегкий выбор!
– На чем же он в конце концов остановился?
– На двух унциях пастилы и двух унциях ирисок. Да еще напустился на меня, когда я положила то и другое в один пакет.
Посмеиваясь и время от времени переглядываясь, они зашагали знакомым путем, не соприкасаясь, но в едином ритме. На углу Фаулер-стрит и Оушн-род он вдруг остановился и объявил:
– Здесь мы сядем в трамвай.
Она посмотрела на него. Со дня первой встречи они проходили свой маршрут исключительно пешком. Только по дороге домой они имели возможность побыть вместе. Она заметила, как он скользнул глазами по ее лодыжкам.
– Вы достаточно настоялись за день.
Ей захотелось сесть на корточки и прикрыть ноги подолом, как она делала в детстве, когда они играли за заднем дворе в дочки-матери и она всегда изъявляла желание изображать младенца, для чего требовалось уменьшать свой рост вдвое. Правда, сейчас собственные лодыжки вызывали у нее ненависть. Только эту часть своего сложения она ненавидела. По ее мнению, они портили весь ее облик. Она не могла не знать, что за достоинства фигуры ее то и дело награждают принятым на севере Англии комплиментом – рослая девчонка. По утрам толщина лодыжек не превышала у нее толщины запястий, однако стоило ей хотя бы немного постоять – и они обязательно распухали. Она догадывалась, что с таким телосложением ей следовало бы поискать сидячую работу. Ведь у нее за прилавком не было даже табурета.
