— Ложись сегодня пораньше, — мягко промолвила она, игнорируя его предыдущее замечание. — Тебе надо выспаться перед дорогой.
— Это самое лучшее из того, что пришло тебе в голову за весь день.
Он подхватил ее на руки и направился по коридорчику в спальню. Сквозь халат и тонкую ткань ночной сорочки он ощутил ее округлые бедра, Джонас мгновенно воспламенился от страсти, и знакомый чувственный голод потихоньку завладел всем его существом.
Верити не перестала загадочно улыбаться, даже очутившись на кровати. Забравшись под одеяло, она откинулась на подушки и стала молча наблюдать, как он расстегивает «молнию» на джинсах.
— Знаешь, я, кажется, уже привык к этому, — внезапно сказал Джонас, раздевшись и устроившись рядом, возбужденный и готовый на подвиги.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что я каждую ночь провожу вместе с тобой. Это становится для меня естественным и привычным. — Он потянулся, чтобы обнять ее, и почувствовал, как она напряглась.
— Возможно, даже слишком привычным. — Она упорно не желала встречаться с ним взглядом. Кончиками пальцев она легонько перебирала курчавую поросль у него на груди.
Джонас застыл.
— Что, черт возьми, это значит? Верити слегка пожала плечами.
— Ничего. Просто я подумала, что тебе наскучило в Секуенс-Спрингс. И то правда, места здесь ничем не примечательные.
Услышав такие слова, Джонас почувствовал облегчение, прижался губами к ее шее и ответил:
— Мне и здесь хорошо.
Она прильнула к нему, и он, осторожно сжав ее ногами, снял с нее рубашку. Мгновение спустя она уже томно лежала перед ним нагая и нежная, а он ласково касался изящных изгибов ее тела. Она была такой желанной, такой горячей. Он накрыл ладонью ее грудь и тут же почувствовал, как затвердел сосок. Услышав слабый прерывистый вздох, мужчина застонал и склонился к ее губам.
Верити провела рукой по его груди, скользнула вниз, как бы дразня, стала ласкать чресла, потом ощутила его твердую плоть. Она могла завести Джонаса одним прикосновением, зная, как и где ласкать, как привести в трепет, как заставить сгорать от страсти. Она чуть усилила нажим, и теперь пришел его черед задыхаться от захлестнувшей его волны наслаждения.
— О Боже, любовь моя, как же хорошо, — хрипло выдохнул он. — Твои ласки поистине волшебны!
— Тебе спасибо, — смущенно пробормотала она. — Я всему научилась от тебя.
— Помни только одно, — выдохнул он, чувствуя, что жажда обладания вот-вот захлестнет его с головой. — С другим у тебя так не получится.
— Правда? А я-то думала, ночью все мужчины одинаковы.
— Ерунда. Вранье. — Джонас медленно раздвинул ей ноги в поисках горячего, влажного лона. — Верити, я не шучу. То, что происходит между нами, ни с кем больше не повторится. А иначе почему, спрашивается, ты до встречи со мной избегала мужчин?
Он в темноте уловил ее улыбку.
— Но ты ведь сам не раз давал мне понять, что во всем виноваты мой острый язычок и невыносимый характер. Кто еще, кроме тебя, смог бы это вынести?
Джонас усмехнулся:
— Ну, это всего лишь одна из причин. Главное же в том, что ты ждала именно меня и только потому оставалась одна. Поверь мне, это так. Тебе повезло, что я решил не обращать внимания на шипы и колючки, раз уж захотел добраться до розы.
— Джонас, ты слишком высокого мнения о себе.
— Мужчина должен гордиться своими завоеваниями. А укрощение строптивой — чем не подвиг?
В наши дни не много найдется способных на такое. Секрет этого искусства безвозвратно утерян.
— Неужели?
— Угу.
Он медленно заскользил вниз, наслаждаясь пьянящим ароматом ее тела по мере продвижения к цели. Наконец Джонас устроился между ее бедер, приподнял ей ноги и положил их себе на плечи. Затем осторожно коснулся пальцами лона и потянулся к нему губами.
— О Джонас!
Своими острыми ноготками она вонзилась ему в спину, в то время как он припал к ее влажной, пряной плоти. Он слышал прерывистый стон наслаждения и упивался осознанием собственного опыта и умения.
То, что под его прикосновениями Верити из независимой и упрямой недотроги превращалась в соблазнительную колдунью, которой нужен был он и только он, всегда разжигало в нем первобытную страсть. Она трепетала в его руках, и Джонас желал, чтобы этот миг длился вечно. Только рядом с ней он ощущал себя по-настоящему мужчиной, она пробуждала в нем никогда прежде не изведанные чувства.
Он еще глубже зарылся в нее, сходя с ума от аромата женской страсти. Верити конвульсивно царапала его; сегодня ночью она, кажется, собирается оставить любовные отметины на его теле.
Джонас еле сдерживался. О эти хриплые вскрики наслаждения! Он снова и снова ласкал самые укромные уголочки ее плоти, пока узелок ее страсти не превратился в тугой трепещущий бутон.
Больше ждать Джонас не мог. Почувствовав, как она напряглась, он рванулся вверх. Верити же потянулась, прижалась к нему и обвила его ногами. Он, как слепой котенок, тыкался ей в лицо, наконец, отыскав ее губы, впился со всей страстностью, на которую только был способен, приходя в исступление оттого, что на губах его еще сохранился вкус ее страсти.
— Обними меня! — хрипло выдохнул он. — Обними покрепче, Верити. — Точно так он говорил ей, когда выпускал на свободу таинственную силу, позволяющую ему заглядывать в прошлое. Она была нужна ему и тогда, когда его обступали тени минувшего, и теперь, когда им полностью овладела страсть.
— Да, Джонас, да!
Он медленно, с силой вошел в нее. Ему хотелось еще раз ощутить ее упругую шелковистую плоть. И снова, в который раз, поразился тому, с какой готовностью она отвечает на его ласки. Под его настойчивым, ощутимым нажимом влажные ножны стали горячими, затем раскрылись, и он проник глубоко внутрь, окруженный со всех сторон ее теплом.
Оба они потеряли счет времени, и, лишь ощутив судорожное биение девушки, Джонас бросился в бушующее море страсти.
Пик наслаждения последовал сразу же. Из груди его вырвался хриплый крик триумфа и удовлетворения, и он в изнеможении рухнул на постель. Испарина выступила у него на лбу, и он наслаждался последними мгновениями их близости.
Он знал по опыту, что если помедлит еще минуту, то желание его вспыхнет с новой силой. Придется остановиться, если он сегодня еще хочет поспать.
— Я люблю тебя, Верити.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала она в ответ. Он на мгновение замер, прислушался к себе, затем нехотя повернулся на бок. Обняв Верити и придвинувшись к ней поближе, он совсем было успокоился и уже засыпал, уставший и умиротворенный, когда Верити вдруг сказала:
— Думаю, — в темноте ее голос прозвучал слишком громко, — мне пора съездить куда-нибудь отдохнуть. Я, видимо, так и сделаю, пока вы с отцом будете в Мехико.