Он покачал головой и достал большой конверт из плотной бумаги с водяными знаками.
— Что касается обстоятельств данного дела, мы не знаем практически ничего. Похоже, что это случилось где-то в окрестностях Луары, потому что девушку привезли сюда из небольшой сельской больницы, находящейся рядом с замком «Шамбор». Там ей смогли оказать лишь первую помощь сегодня утром.
Доктор Фрэнкл разложил на письменном столе серию фотографий. Питер мельком взглянул на них и тут же отвел взгляд.
— Как видите, от лица практически ничего не осталось: буквально вырваны куски мяса. Сломана челюсть. Невозможно было бы даже представить, как она выглядела раньше, если бы не маленькая фотография в паспорте, но вы же знаете, как мало отражают они сходство с оригиналом… Так что мы должны начать с нуля. Создать нечто из ничего. — Подобие улыбки мелькнуло в уголках губ Фрэнкла. — Можно сказать, она представляет собой чистый лист бумаги, на котором можно нарисовать что угодно. Это серьезный вызов судьбе, Питер. Возможно, самый важный в моей карьере. Я должен буду создать заново все: костную структуру, кожу, черты лица. На это могут уйти годы… Каким-то чудом уцелели глаза, и это дает проблеск надежды. Но я хочу, чтобы она подольше не смотрелась в зеркало. Да, да, мы должны скрывать ее лицо под повязкой как можно дольше!
— Она заговорила? — спросил Питер. — Или все еще в шоке?
Фрэнкл вздохнул.
— А-а, вот здесь-то и проблема: он порезал ей горло, наш неистовый джентльмен, и, возможно, повредил голосовые связки. Я назначил на завтра предварительное обследование, чтобы выяснить, можно ли их восстановить. Но даже при положительном решении могут пройти месяцы, прежде чем она поправится настолько, чтобы говорить. Самые же главные ее переживания — впереди, и вот тут наступит ваш черед действовать. Ваша задача будет состоять в том, чтобы вдохнуть в нее желание жить.
— Желание жить? Но как? Что можно сделать с помощью терапевтических методов, если она не в состоянии говорить, выражать свои чувства…?
— Как вы справитесь с этим — ваша проблема, Питер, — ответил Фрэнкл. — Изыщите способ — мне все равно, какой. Но если я добьюсь успеха, то и вы обязаны сделать то же самое!
На следующий день Питер дождался, пока ее вывезут на каталке из операционной, — с торчащими отовсюду трубочками и шлангами. Он взял ее руку и сидел рядом с ней в палате до тех пор, пока она не пришла в себя после наркоза.
— Привет, — произнес он, обращаясь к ее лицу, представляющему собой белую маску из бинтов. — Меня зовут Питер Мэйнвэринг. Я здесь для того, чтобы помочь вам.
Ее синие глаза в испуге расширились.
— Все в порядке, — мягко произнес он. — Я ваш друг и обещаю не оставлять вас. А теперь отдохните.
Он просидел возле нее, держа за руку, пока она снова не заснула. Но он все не уходил, глубоко проникнутый состраданием.
Как психиатр он приучил себя держаться от своих пациентов на определенной дистанции — и физически, и эмоционально. Но с того момента, как он взял ее за руку, все эти установки были начисто забыты: в том состоянии, в котором находилось это несчастное создание, ему больше требовалось человеческое участие, чем помощь психиатра. Теплота и сочувствие.
Знала ли она, где находится? Наверное, нет. Как же это должно быть ужасно: боль, незнакомая обстановка, медперсонал, тараторящий по-французски и по-немецки…
Была ли у нее семья? Друзья, которым необходимо дать знать о происшедшем?
Питеру страстно хотелось помочь ей, но полное отсутствие информации обезоруживало его. Вся эта клиника кишела фальшивыми Смитами, Джонсами и Браунами. В ее паспорте значилась фамилия Джонсон. Еще он почерпнул оттуда, что она родилась в Чикаго. Сколько Джонсонов может быть в Чикаго, Питер даже и не пробовал подсчитать…
Когда она проснулась на следующий день, еще более настороженная, чем накануне, Питер уже был рядом — с бумагой и ручкой.
— Я знаю, что пока вы не можете говорить, так что даже не пытайтесь. Но если есть кто-то, кому вы хотели бы сообщить о себе…
В ответ ее сотряс приступ сильнейшей дрожи. Ее рот, превратившийся в зияющее отверстие, силился что-то произнести, и это «что-то» было явным «нет!!»
Питер не стал настаивать:
— Ну ладно, это неважно. Вместо них здесь буду я.
Через некоторое время, когда она уже смогла сидеть на кровати, Питер снова пришел к ней с бумагой и ручкой.
— Чего бы вам сейчас хотелось? — спросил он участливо.
Она долго сидела неподвижно, уставившись на чистый лист, а потом вывела на нем дрожащей рукой: Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ.
— Никогда! — коротко отрезал Питер. — Этого я не допущу. Во-первых, мы собираемся привести вас в порядок — доктор Фрэнкл и я. Во-вторых, мне необходимо ваше общество. Видите ли, у меня здесь почти нет возможности говорить на английском.
После этого случая, однако, он формулировал свои вопросы более осторожно:
— Может быть, вам что-нибудь принести? Книги? Пластинки? Например, Боб Дилан смог бы поднять вам настроение? Или Синатра? Вы любите джаз? Есть великолепная новая запись Эллы Фитцджеральд…
Синие глаза наполнились слезами, и он понял, что выиграл очко.
В тот же день он поехал в Лозанну и вернулся с дюжиной музыкальных альбомов. Ей больше нравились певицы — Элла, Сара Вог, Ника Симон — и она слушала их в своей комнате поздними вечерами. Иногда Питер по характеру музыки пытался определить ее настроение, стоя за дверью с другой стороны.
Он проводил с ней каждый вечер около часа — с пяти до шести, за исключением тех дней, когда ей делали операции — тридцать семь в общей сложности. Ее способность терпеть физическую боль потрясала его, ведь все говорило о том, что она испытывала мучительнейшие боли. Иногда, вцепившись в простыни, она металась по кровати как загнанное животное. Все ее существо будто кричало лишь одно: «Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ!»
В первые месяцы, когда ее связки еще не пришли в норму, Питер читал ей вслух — короткие новеллы, стихи, юмористические рассказы, детективы с участием Эркюля Пуаро, в которых он сам исполнял все роли.
Но чаще он просто садился рядом и болтал, перескакивая с одного, кажущегося безобидным, монолога на другой, затрагивая при этом самые разнообразные темы. Но в этой бессистемности и состоял его метод. Питер, словно рыболов, закидывал удочку и ждал, на какую же наживку клюнет его добыча.
Его стратегия заключалась в том, чтобы пробудить в ней хоть искру любопытства и оставить его неудовлетворенным до следующей встречи. Если заинтересованность сохранялась в течение последующих двадцати четырех часов, можно было считать, что за сутки он одержал пусть маленькую, но победу. Бейсбол, моды, эскалация войны во Вьетнаме — какая бы тема ни поддерживала в ней хоть слабый интерес к жизни, текущей за стенами «Маривала», — все пускалось им в ход, потому что давало надежду.
