Почему каждая из нас до последнего истово верит, что мимо нее-то уж точно пронесет…? Никаких же гарантий!
А мальчики меня поймут. И дом у них будет. Где мамка – там, по определению, и дом. И куда приехать будет, и с внуками в будущем помогу. Теперь все – только для них. Ничего-ничего, как-нибудь… потихонечку.
Глава 3
Через несколько дней погода выправилась, даже пару раз казалось, что вот-вот блеснет солнце, но не случилось. И все равно стало как-то легче – непогода дополнительно давила на психику.
В день выписки Паша лично занес мне выписной. Положил на тумбочку, прошел к окну и махнул оттуда рукой:
– Сюда подойди, хочу при дневном свете... погано, Зойка… – подвел он итог после осмотра, – желтая с прозеленью и скупо синевой разбавлено…
– Спасибо, Пашка… ты дурак? Это что было? – вытянулось у меня лицо.
– Кожные покровы… А что ты так? Красоткой никогда не была. Ты с других козырей… – хмыкнул он и сразу посерьезнел: – Я звонил этому Токареву, он ждет тебя. И я буду говорить с ним еще. Тебе нужно взять там путевку, сейчас речь не о профилактике – нужно закончить лечение. Тебе трудно будет.
– Когда меня накроет, Паша? – прошептала я, – голова пустая… Ты щадишь меня или всем так наливаешь? Когда я стану собой?
Паша присел на стул возле моей кровати и кивнул мне, чтобы села тоже.
– Я немного попугал тебя, чтобы ты не филонила. Все так и есть, но ты должна знать, что твой диагноз не приговор. Отнесись…
– Ты уже говорил. Когда накроет, Паш?
– У нас нет психолога, сходи к Давлятовне… поговори. Она по жизни умная баба, жизнью битая. И психиатр хороший – про откаты и «когда накроет» должна знать. Все только между вами, Зой. Врачебная тайна, не переживай. Сейчас дело не только в препаратах – тебе нужно поговорить с кем-то. Сане я запретил поднимать тему…
– А-а-а… понятно, – протянула я. Санька забегала редко и мигом уносилась по делам. Глаза отводила, вообще как-то вела себя… неестественно. Понятно теперь – по каким делам. А может, так и правильно.
– Да, поэтому она почти не заходила к тебе, обсасывать проблемы во время лечения – только усугублять. Может, я не прав… сходи к Розе, она ответит.
В кабинет психиатра я просочилась во время тихого часа. Она сама назначила время по моей просьбе, которую передал Паша. Пока шла, пыталась вспомнить анекдоты о психиатрах. Помню, слышала как-то действительно смешной, а вот не вспоминается и все тут. Какая жалость…
Полная темноволосая женщина лет шестидесяти, с типично еврейской внешностью (хотя я знала, что она татарка) Исупова работала здесь все то время, что мы жили на Большом севере. Я приехала – она была тут, и уеду я, а она останется. У нее была дочка – замужем где-то далеко, а она жила здесь одна. Больше я не знала ничего – был ли муж вообще? Как-то не особо интересовало, мы с ней даже не были толком знакомы.
Когда, получив разрешение, я вошла в кабинет и поздоровалась, она снимала с подоконника закипевший чайник. Улыбнулась мне, кивнула на две красивые чашки на столе:
– Составите компанию? Я не записывала вас на прием. Павел Антонович сказал, что у вас ко мне просто вопрос. Что будете – печенье, сахар? – достала она из тумбочки пару небольших пиал, наполненных тем, с чем положено пить чай.
– Мучное и сахар я не ем, Роза Давлятовна…
– Доктор… говорите – доктор, – аккуратно налила она золотисто-коричневую жидкость из термоса и подвинула одну из чашек мне. Улыбнулась и уточнила: – Ученая степень имеется, так что не ошибетесь. А имя-отчество у меня заковыристое. Тогда вам, Зоя, тоже иван-чай, его можно и без сахара, я так и пью. Это ферментированный, я делаю сама. А причина такой диеты? Показано или только ваше решение?
– Просто привычка. Роза… доктор, я хотела… спасибо, – приняла я чашку и вдохнула нежный цветочный запах: – О-о-о… Я хотела спросить…
И замолчала, сама не понимая – что я здесь делаю? Одно дело спросить у друга – так, между делом, а другое…
– Говорите-говорите… или пейте. Просто один вопрос. Повторите вслух то, о чем думали, когда шли сюда.
– Ха! – печально хмыкнула я, – я думала о том, что если увидят, что вхожу к вам, скажут – свихнулась с великого горя.
– Гарнизон это большая и не всегда добрая деревня. Все на виду, так?
– До сих пор как-то не задумывалась. Я хотела не об этом…
– А я об этом. Эта больная зависимость от чужого мнения в таких вот закрытых сообществах… она развивается постепенно – из чувства ответственности. У женщин преданных и добросовестных. Мы заботимся о том, чтобы быть достойным тылом для мужа, чтобы не навредить его имиджу и, соответственно – карьере. Не бросить тень, не подвести нечаянно. Не представляем, как это – выйти из дома без макияжа, неопрятно одетой, следим за своими словами и поступками. Постоянно настороже, с оглядкой… – она помолчала немного и улыбнулась уголком рта.
– Если нужно обсудить ситуацию в вашей семье, я вам не помощник, Зоя. У меня однозначное отношение к изменам – презираю слабых на то самое место мужчин. Вам нужно к семейному психологу, я могу дать координаты. Это в Мурманске.
– Нет… спасибо. Я, пожалуй, пойду.
– Как знаете… Чай только допейте, – замолчала она надолго. Мы молча пили чай. Вкусный. Очень.
– Наверное, все-таки я должна сказать. Давайте, я скажу? – встала она вдруг и, нервно потирая руки, отошла к окну.
– Да? Говорите, я слушаю, Роза Давлятовна.
– Я ударила вашего мужа. Не пугайтесь только – приводила в чувство. Самый простой способ – пощечина. Особенно мужчине в чинах, при власти… самое то. Можно было иначе, но у меня времени не было. Ну, и чувствовала безнаказанность само собой – в силу возраста и статуса и не особо выбирала метод. Не скажу, чтобы это получилось профессионально… скорее наоборот. Молчите?
– Думаю, – поставила я чашку, потому что дрогнула рука. Разолью еще… Вздохнула и спросила: – Что должно было случиться такого, чтобы сразу оплеуху? Не верю, что вы таким способом выражали свое презрение.
– Я вообще тогда еще ничего не знала, – присела она на стул опять, – а случилось… мужская истерика, тихая… Прямая угроза сердечной мышце. Их служба это большая ответственность, жизнь в состоянии постоянного стресса... вы знаете сами. Сосуды изнашиваются, появляются риски. Вы знаете анекдот о двух подопытных мышах? Кормили и ублажали их одинаково, но той, что издохла потом от инфаркта молодой, постоянно показывали кота. Да… потом по его просьбе я ходила узнать – как вы?
– Как я?
– Да. Вас как раз отмывали от рвотных масс.
– Твою ма-а-ать… – задохнулась я, – Роза… Давлятовна… мне вы зачем говорите? Чтобы я знала, что свалилась там, облевалась… а они смотрели на это? Вся такая… воздушная Сысоева и я – на полу в блевотине?!
– Представляете? – печально кивнула она, – он поднял вас, чтобы уложить на кушетку и тоже испачкался. И кричал – говорят, обещал золотые горы. Выполнил, кстати. Мне тоже принес потом торт и цветы. Он почему-то решил, что вы умираете или уже умерли – его же выгнали… у него сейчас белые виски, Зоя. Я не помню – раньше они были совсем белыми или просто – с проседью?
Я глубоко вдохнула, встала, развела руками и медленно пошла к двери. Вдогонку донеслось:
– После этого слишком уж сильно презирать именно вашего Усольцева мне как-то… некомфортно, что ли? Так вы возьмете телефон семейного психолога? Подумайте. Я первый раз вот так… сомневаюсь.
Я остановилась, придержав дверь, оглянулась.
– Понимаете, доктор… Еще до того… в нем уже жили эти намерения, эти… импульсы к ней… или как сказать, чтобы правильно? Он отлично знал что делает, понимал, собирался, готовился. То, что тогда не случилось – я помешала, это просто случайность. Предательство в голове и оно уже произошло. Предателей вообще раньше расстреливали. Считайте, что развод – это милосердно.
– Милосердная казнь… Не нужно подменять понятия – предательство это предавать чьи-то интересы, когда они идут вразрез с твоими. А кто сказал, что вступая в брак, мы должны раствориться в нем и про свои интересы забыть? Если там что-то кого-то перестает устраивать и тяготит, то измена запрограммирована. Мужчина будет искать в другой связи нового, женщина – лучшего… – она сделала паузу и опять кривовато улыбнулась.
