А я сижу... И сам себе не могу объяснить, какого я тут делаю. Почему не отдал цветы прямо тут на улице? И чего сейчас жду?
А я ведь жду...
Что-то волнительное зашевелилось внутри. Но я задушил это, не дав ему родится.
Говорю спасибо, и сваливаю. Даю себе установку и иду к подъезду. Возле подъезда никого. Пришлось позвонить в домофон.
- Кто?- услышал я голос девушки.
- Вам цветы.
Дверь пиликает, и я захожу в подъезд. Четвёртый этаж, нужная дверь. Жму кнопку звонка. Щелчок замка. И глаза сладкой, которые становятся ещё больше от узнавания.
5 глава
Маша
Заснуть удалось не сразу. Какое-то будоражащее чувство от того, что совершенно незнакомый мужчина спит у меня на диване, не давало покоя. Я вроде не боюсь, но...
Эти татуировки, что прячутся под одеждой... Так хочется посмотреть...
В моей жизни хватало фриков, и неподходящих под каноны красоты мужчин. Почему-то мне казалось, что у них больше шансов растормошить то, что спит мертвым сном внутри меня.
Красавчики у меня тоже были... Взять хотя бы Пашу...
Воспоминания о нем разбудили и другие воспоминания. Более болезненные. Вернули меня в те времена, когда из маленькой счастливой девочки достали душу, выпотрошили и вернули пустую оболочку.
15 лет назад
В тот год зима пришла рано. И самое главное, она пришла со снегом. За декабрь его нападало столько, что вдоль дорог лежали сугробы и совсем не таяли.
В последние дни каникул погода радовала своим затишьем, и почти всё время мы проводили на улице.
В тот день мы пошли в парк кататься на санках. Там был высокий склон, его так укатали, что все дети прилегающих улиц были на этой горке.
Мы почти дошли, осталось перейти дорогу. Я шла первой, за мной Сава с санками. Рев машины. Савино: "Маша!". А потом толчок в спину.
Вот так я помню тот момент...
Я не видела, что произошло. Когда Сава меня толкнул, я упала лицом в снег. Пока встала, отплевываясь от попавшего в рот и нос снега, пока обернулась... Только хотела его отругать, как поняла, что что-то случилось.
Сава лежал на дороге, там была кровь. Стали собираться люди. Приехала скорая... Все происходило быстро, но я видела это как в какой-то замедленной съемке.
Мужчина, что был за рулём, не справился с управлением на скользкой дороге, что-то ещё с тормозами... Не помню... Тогда это было неважно. Важно было -- чтобы Сава жил.
Сначала я ждала его дома. Но время шло, а его все не привозили.
Он был в реанимации. И вот уже две недели не приходил в себя.
Каникулы закончились, но идти в школу я не могла. Мама позволила мне горевать, она считала, я должна это пережить. Потом я попросила её отвезти меня к нему. Она договорилась и меня пустили в его палату.
Сава лежал в бинтах, обвешанный трубками, возле него противно пиликали аппараты. Я просидела там весь день. Пока тётя Люда, мама Савы, не забрала меня домой.
Я стала приходить каждый день. Я вставала в семь утра и вместо школы шла в больницу к Саве.
Когда мама узнала, что я совсем не хожу в школу, пригрозила, что меня к нему больше не пустит. Поэтому я стала ходить в школу, а потом сразу шла к Саве. Делала там уроки, читала вслух устные предметы.
И я не плакала. Никогда не плакала. А ещё я верила, что Сава скоро придет в себя.
На календаре март. За окном всё ещё не хотела уступать свои права зима. Было темно, холодно и сыро. И на душе моей было так же. Сыро и уныло.
Шестого марта. Я как всегда пришла после школы в больницу. Сдала вещи в гардероб, одела бахилы и белую накидку, что сделала для меня мама, и пошла в отделение, где под аппаратами лежал мой лучший друг.
Я вошла в отделение и направилась в палату, и тут меня останавливает медсестра.
- Машенька, тебе не нужно больше сюда приходить. - надежда расцвела яркими лучами, отогревая всё внутри.
- Его перевели? Он очнулся? - за последние месяцы я впервые улыбнулась. Молодая медсестра, кажется, её звали Катя, опустила глаза и тихо сказала:
- Нет, Машенька, его больше нет.
- Что за ерунду вы говорите? Нет? Где нет? Его в палате нет? - я стала злиться и нервничать. Понимать её слова я не хотела. - А где он? Скажите, куда мне идти.
- Машенька, я позвонил твоей маме, она сейчас придёт.- я обернулась к говорившему. Это был Сергей Михайлович, врач, с которым мама договаривалась, чтобы меня пускали к Саве. - Сава умер сегодня ночью.
А потом темнота. Я потеряла сознание. Когда открыла глаза, мама сидела рядом и старательно прятала слёзы.
Савы больше нет. Его больше нет.
В школе все знали, как мы с ним дружили, поэтому не лезли. Выражали своё сочувствие скупым "держись" или дебильным "ему там хорошо", или еще лучше "всё будет хорошо, обязательно". Или вот еще фраза - "всё пройдёт".
Правда, в моём случае это сбылось. Всё прошло. Точнее, всё ушло. Ненависть, злость, грусть, обида, радость, удовольствие, интерес, любопытство, надежда... Все те чувства, что раздирали меня, по очереди ушли. И те, что я испытывала, когда-то, в какой-то прошлой моей жизни – тоже. Осталась пустота, и вина... Ведь под колеса той машины должна была попасть я.
Учителя не трогали, учусь и учусь. Родители иногда спрашивали -- всё ли хорошо. Но как ответить? Я здорова – да. В школе всё нормально – да. Вроде жаловаться не на что. Я и не жаловалась.
Со временем мой гардероб превратился в черно-белую гамму. Он такой и теперь. Я слышала или читала, что есть такая болезнь глаз, когда человек видит все черно-белым. Я же упорно делала свой мир таким сама.
Дашка и Сашка хотели что-то изменить, но не смогли. Потому что я не могу... Не могу, одеть красный или желтый. Нет, меня окружает всё те же серость и холод, как и тогда, когда я ходила в реанимацию к Саве, и видела через окно его палаты серое небо, а вокруг были белые стены. Я застряла там. Со временем, я научилась подстраиваться под окружающий мир, зеркалить эмоции при необходимости... Но мне, кажется, я все еще там...
В старших классах я смотрела на своих ровесниц, они смеялись, то ругались из-за парней, то наперебой рассказывали о своих похождениях. В них было столько эмоций, они были такими живыми.
Я решила, что мне тоже нужно выходить из своей скорлупы. Честно, мне очень хотелось почувствовать себя живой. Я иногда ходила на крышу нашей девятиэтажки, и становилась на самый край. У меня не было мысли уйти из жизни, но только так я понимала, что ещё могу что-то чувствовать. Там, на краю крыши, моё сердце начинало биться в грудной клетке с сумасшедшей скоростью. Давая о себе знать, сообщая, что оно живое.
Как-то в раздевалке на физкультуре, Таня, главная звезда нашего класса, завела разговор о парнях. Темой уже не первый раз был какой-то Паша из одиннадцатого "В". Какой он классный, какой красивый, и ещё куча всяких эпитетов со всех сторон полетело в его сторону.
Я решила узнать, что это за парень такой, что все девчонки чуть ли не кипятком от него писают. Поэтому попросила мне его показать.
Таня посмотрела на меня, как на что-то инородное, то что в мире не существует. Но, в каком-то смысле, она была права. Я ведь единственная не замечала ничего и никого вокруг, делая всё на автомате.
- Ой, Ворона, а тебе зачем? - ехидно спросила она.
Ворона – это я. Получила прозвище за то, что ношу только чёрное, да и сама брюнетка с черными глазами. (Небось какая-нибудь моя прабабка с цыганом нагрешила, а на мне все это отразилось.) Нет, я конечно могу белую блузку одеть на праздник. Ну, типа первого сентября или на линейку в конце года. Но так да, все мои вещи чёрные.
Пожимаю в ответ плечами, я сама не знаю зачем мне это нужно.
- Просто интересно, - отвечаю однокласснице.
На следующий день в столовой ко мне подсела Танька.
- Вон там, за столиком у окна в байке с красным капюшоном, - проговорила она, не сводя взгляда с того, кого описывала. Масленого такого, мечтательного взгляда. Еще бы облизнулась для полной картины.