— Без разницы, — он теряет будто бы ко мне интерес, — можешь сделать это в любое время. Закажи себе что-нибудь поесть.
— Конечно, — отвечаю я, ухватившись за прекрасную возможность сыграть в отравление. Дав знак официанту, я беру меню и мило произношу, — можно мне двенадцать штук «Розовой Джоли»?
Ненавижу именно эти устрицы. Если уж мне придется убедительно играть и тошнить в унитаз, то мне понадобится всего лишь вспомнить о том, что я их ела. К тому же, двенадцать штук для меня — это гарантированное белковое отравление, если придется играть ну совсем уж убедительно.
Спустя несколько минут мне приносят большую тарелку с устрицами на льду. Я беру раковину и маленькую вилочку, тыкаю в бедного моллюска, глядя, как он едва поджимает свою мантию и чуть приподнимаю его, проверяя, чтобы не было осколков от раковины.
Аля обожала, кстати, устрицы, больше меня. Однажды она рассказала мне историю, как случайно проглоченные осколки раковины порезали ее знакомой внутренности. С тех пор мы обе не могли нормально есть этих гадов, не рассмотрев их едва ли не под лупой. А всех до ужаса бесило, как мы ковыряемся в моллюсках.
Я отправляю устрицу в рот, выпиваю водичку и откладываю в сторону. Одну, вторую.
Меня УЖЕ тошнит, если честно.
Когда я тянусь за шестой, то случайно натыкаюсь на взгляд Смоленского. Он настолько меня пугает, что я даже замираю. Можно было бы подумать, что он недоволен мною — вероятно, я веду себя сейчас не сильно прилично, заказав сразу столько еды и так сильно увлекаясь ею, словно, наконец, дорвалась до жрачки в ресторане. Но тут было что-то другое. Он будто меня ненавидит.
— Заканчивай с этим, — резко произносит он. Подзывает официанта и бросает ему коротко, — принеси счет.
— Уже улетаем? — спрашиваю я, не понимаю, с чего у него так поменялось настроение. Хотя… я напоминаю себе, какой приползла от него Аля. Адекватный мужчина, который умеет себя держать в руках, никогда не тронет женщину. Этот просто психованный. Он даже был в черном списке модельных агенств. Чему ты удивляешься? Себе удивляйся, Саша, ведь ты умудряешься держать себя в руках рядом с таким человеком и не трястись от страха, и тебе придется делать еще несколько часов.
— Да, улетаем. Твои вещи готовы?
— В машине на парковке, — быстро отвечаю, поднимаясь и посмотрев напоследок на свою тарелку. Не знаю даже, радуюсь ли я, что мне не придется доедать, или огорчаюсь, что мой план списать все на белковое отравление провалился.
— Прекрасно, — только и отвечает Смоленский, рассчитываясь за заказ. Я потираю замерзшие от волнения пальцы друг об друга, когда телефон в сумочке несколько раз вибрирует. Достав его, я вижу сообщение от матери.
Я уже забрала, Саш. Мы в больнице, Майя заболела.
Напишу тебе еще потом.
И ты напиши, как доедешь или долетишь.
Вот черт!
* * *
Настало время исполнить свой план. Откладывать больше нельзя, или я избавлюсь от Смоленского только в Сочи, потратив время еще и на то, чтобы добраться обратно домой.
— Кирилл, прости, — произношу я тихо, когда мы приезжаем в аэропорт. Преодолев отвращение и ненависть, я дотрагиваюсь до его руки. Он поворачивает голову в мою сторону, встретившись со мной взглядом. Его серые глаза с такого расстояния кажутся пронзительно яркими. Мир был несправедлив, когда дарил такую внешность убийце.
— Что?
— Я отойду ненадолго. В уборную.
Интересно, он уже считает меня зассыхой? Я ведь уже второй раз отпрашиваюсь. На его месте я бы так и подумала.
Впрочем, если у него и мелькнула такая мысль, виду он не показал. Он едва заметно кивает и отворачивается.
Я ухожу, вставляя в ухо наушник, потому что телефон разрывается от входящих сообщений. Полчаса назад я записала Кате гневное голосовое. О том, что если та не найдет девушку сейчас же, то я просто-напросто сбегу. Пришло время исполнить свою угрозу.
— Заюша, ты капец, — раздается в наушнике голос Кати, — ты цыганке нахамила на улице, что ли? Что за черная полоса в твоей жизни? Я не могу никого найти, все как сговорились. Одна заболела, вторая не отвечает. Знакомых всех потрясла. Никто не может. А других девушек Смоленский отбраковал.
— Мне плевать, — шиплю я тихо в динамик, — предложи ему любую девушку. У него нет выхода.
Мне хочется рвать и метать. Пнуть, например, дорогую машину, которая стоит рядом, хоть как-нибудь спустить напряжение! Потому что я не знаю, что с Майей! Я должна уже на всех парах мчать к больнице.
Я очень любила племянницу. На это было две причины — она заменила мне погибшую сестру. И вторая причина — сама я не могла иметь детей. Я хотела удочерить девочку, но мама очень громко высказала свое «нет» на эту идею. Боялась, что меня замуж не возьмут с «прицепом». Ха-ха.
— Саш, пожалуйста, — снова оживает наушник, когда я нажимаю прослушать следующее сообщение. Тон Кати умоляющий.
— Нет, — произношу я уже громче, когда захожу в санузел, — я уже в туалете и готова изображать приступ отравления. Прости, Кать, но, когда дело касается моей семьи, я непоколебима.
Я включаю воду и плещу ею себе в лицо, чуть смазывая макияж, словно я плакала. Потом подхожу к унитазу и, протерев салфеткой пол, сажусь перед ним на колени. Надеюсь, моей бывшей учительнице Ларисе Николаевне сейчас икается. Когда-то эта старая стерва опустила ниже плинтуса мою самооценку, когда я заикнулась о мечте стать актрисой. Видела бы она меня сейчас, сидящую в фальшивых слезах, на коленях перед унитазом в общественном туалете…
Если Смоленский не поторопится, меня точно вытошнит.
Я жду, наверное, минут двадцать. У меня даже мелькает мысль, что про меня тупо забыли и Смоленский улетел в Сочи один. Было бы отлично. Я б ему пожелала попутного ураганного ветра и случайно приземлиться в море.
Когда в дверь раздается требовательный стук, я вздрагиваю от неожиданности.
— Александра, — слышу я глухой голос какого-то мужчины, — вы в порядке?
— Нет, — отзываюсь я, — мне плохо. Кажется, я отравилась. Можете зайти, дверь открыта.
Я слышу тихий скрип. В санузел заглядывает здоровый дядька. Он сразу же замечает меня, с несчастным видом сидящую возле унитаза, и обеспокоенно хмурится.
— Вас уже ищут.
— Я не могу встать, — жалуюсь я, — живот болит. Передайте Кириллу, что, возможно, меня придется заменить. Ему перезвонит Екатерина. А мне надо в больницу.
— Я передам, — кивает дядька и уходит.
Всё. Дело сделано. Я изображаю больную до последнего — с тихим стоном поднимаюсь, согнувшись иду к раковине и, облокотившись на нее и замочив комбинезон, включаю воду, сделав вид, что полощу рот.
Я снова слышу, как скрипит дверь, и смотрю в сторону входа, думая, что вернулся тот дядька, чтобы проводить меня к такси. Но замираю, заметив там не только охрану, но и самого Смоленского. Решил убедиться, что мне плохо?
— Мне надо в больницу, — шепчу я страдальческим тоном. Господи, дайте мне кто-нибудь Оскар за эту роль.
— Отнесете ее в самолет и вызовите врача, — внезапно произносит холодно Смоленский. Я удивленно открываю рот, — смотрите, чтобы не испачкала ничего.
Что?! Он смеется?!
— Кирилл! — окликаю я его, поняв, что этот ублюдок собирается уходить, — мне очень плохо. Екатерина заменит меня другой подходящей девушкой, а мне необходимо в больницу. Похоже, устрицы были несвежие.
— Ты не слышала, что я сказал? — он чуть изгибает бровь, — мне не нужна другая подходящая девушка. Со мной поедешь ты. Хочешь еще поспорить? Забирайте ее.
— Что? — в шоке произношу я, понимая, что мой план как-то пошел совсем не по плану. Этого я не ожидала. Нет, я была в курсе, что совершенно у всех богатых есть свои замашки, но, как правило, никого не интересовала блюющая от устриц девушка. Что с этим человеком не так? — послушай, да, я хочу поспорить, и я отказываюсь от поездки. И не смейте меня трогать, — я выставляю руку, глядя, как охрана пытается зайти внутрь, чтобы забрать меня, — вы не имеете права против моей воли куда-то меня вести. Эй! Пустите!!!
