- Он разбился на самолете, - ответила вдруг она хриплым от слез голосом.
- На каком самолете?! Куда он летел?! Слушай, Саша, этого не может быть, - проговорила я, вдруг подумав – наверняка это какая-то чудовищная ошибка. - Он был со мной до самого утра. А потом уехал.
- Они все разбились, вся его семья, - ответила Саша и взглядом, полным слез, посмотрела на меня. – Как теперь жить, Полина? Я ведь так сильно любила его…
Ее слова стали стрелой, которая попала прямо в сердце.
Как.
Теперь.
Жить?
Силы снова покинули меня, и я осела на скамейку рядом с Сашей. И зарыдала, качаясь взад-вперед. В это время к нам подошли мама и врач, который выглядел не очень довольным.
- Парень, давай-ка, помоги ее увести в машину, - велел он Игорю. - Успокоительное поставлю.
- А это не опасно? – спросила мама, гладя меня по голове.
Врач покачал головой.
- Опасно ее в таком состоянии оставлять. У нее же истерика. Или вы хотите, чтобы она с собой что-нибудь сделала, дамочка?
- Полегче, - осадил его отчим, подошедший следом. – Какая она вам дамочка?
- А вы бы вообще подошли к дочери и сделали бы что-нибудь, - разозлился врач. – Видите, что у нее истерика. И столбом стоит, как идиот.
- Слушай, ты, - обозлился Андрей, - не указывай мне.
- А ты веди себя как отец, - нахмурился врач.
- Она не моя дочь, - процедил он сквозь зубы.
- Теперь понятно. Свою бы дочь успокоил, - хмыкнул врач.
- Ему и своя не нужна, - сказала вдруг Саша, и мама удивленно на нее уставилась.
- Андрей, это твоя дочь? – спросила она, держа меня за руку. Тот лишь коротко кивнул. А после велел Саше идти за ним. Она с трудом встала и пошла. Видимо, отчим решил увезти ее. Она плакала, и ее плечи мелко дрожали, а он даже не обнял ее. Чертов козел!
Пока мама была рядом, врач поставил мне какой-то укол, от которого меня резко потянуло в сон.
- Я не верю, - шептала я, сжимая ладонь мамы. – Мой Дима жив, он жив!
Я твердила это до тех пор, пока Игорь молча не показал мне статью с известного портала, заголовок которой красноречиво гласил:
«Бизнесмен Сперанский и его семья погибли в авиакатастрофе»
Десять человек погибли в результате крушения частного самолета, который направлялся в Москву. Самолет принадлежал известному бизнесмену Владимиру Сперанскому. На борту кроме него также находились его супруга, сын и две дочери, а также личный помощник, два пилота и стюардесса. Все они погибли.
По предварительным данным, авария произошла во время взлета. Наш источник сообщает, что на взлете произошел отказ техники. Обстоятельства происшедшего устанавливаются…»
Я читала и не верила.
Глава 2. Буду любить тебя целую вечность
Слезы катились по моему лицу градом, но я не издала ни звука – как будто потеряла возможность говорить. Дело было то ли в статье, то ли в уколе, но я вдруг обессилила. Руки и ноги стали тяжелыми, в голову будто запихали вату, и глаза начали закрываться. Я плохо помнила, как мама и Игорь довели меня до квартиры – прямо до кровати. Как я уснула, уткнувшись мокрым от слез лицом в подушку. И как провалилась в сон – точно в бездну.
Он пришел ко мне во сне. Такой же сильный и уверенный, как обычно. На нем была футболка с короткими рукавами, и я могла рассмотреть его татуировку в японском стиле с изображением чудесной птицей хоо – азиатским фениксом.
Мы вдвоем сидели на нагретой крыше и смотрели в высокое голубое небо – такое бывает лишь летом. Дима обнимал меня, а я положила голову ему на плечо. Тихое счастье окутывало меня подобно легкому облаку.
- Дим? – привычно позвала я его по имени, щурясь на ярком солнечном свете.
- Что, малыш? – нежно спросил он. Он редко бывал таким, и я особенно ценила эти мгновения.
- А что тебе во мне нравится больше всего?
- Все, - спокойно ответил Дима, и его слова одарили сердце радостью.
- А тогда что не нравится? – не отставала я.
- Сказал же – мне нравится в тебе все. Ты же моя девочка. – С этими словами он повернулся и поцеловал в щеку, на несколько секунд задержав горячие губы на коже. Приятный легкий поцелуй заставил меня улыбнуться. И я потерлась головой о его плечо.
- Твоя, - эхом повторила я и снова позвала его по имени: - Дим?
- Что?
- А ты… Ты меня любишь? – осмелилась спросить я.
Мы никогда напрямую не говорили о любви. И мне важно было знать – любит или нет?
Ведь я очень люблю.
Он повернулся ко мне, и его губы тронула грустная улыбка.
- Люблю, синеглазка. И всегда любил.
Я потянулась к нему за новым поцелуем – уже в губы. Но Дима вдруг стал растворяться в воздухе.
- Дима! – испуганно закричала я, пытаясь удержать его. – Дима! Не уходи!
Не получилось. Он стал солнечным светом на моих глазах.
Я осталась одна. Снова. Небо потемнело, и зарядил дождь.
- Дима, - прошептала я в отчаянии и… распахнула глаза.
Передо мной темнел потолок комнаты. Лицо было мокрым не от дождя, а от слез. Я плакала во сне.
Встав, я подошла к окну, за которым царила ночь, и нашла взглядом окна его квартиры, в которой было темно. Свет в них больше не загорится. И в его глазах – тоже.
Именно в этот момент до меня, наконец, дошло окончательно, что его больше нет. Я осознала это всем сердцем, всем телом, всей душой.
Мой Дима ушел. Ушел навсегда. Его забрало небо – как и моего папу.
Я снова осталась одна.
Одна. Как всегда. Навечно.
Беззвучно заплакав, я опустилась на холодный пол и сжала надетый на руку браслет. Тот браслет, который хотела подарить Диме на день рождения. Но который так и не получил его. Не успел.
Дима умер за день до своего совершеннолетия. Навеки остался семнадцатилетним. А мое сердце навеки осталось разбитым.
Меня трясло от слез, я давилась ими, закрывала рот обеими ладонями, чтобы не закричать от отчаяния. Царапала бедра и ноги, оставляя следы, надеясь, что боль физическая заглушит боль душевную. Получалось плохо.
Не знаю, сколько я просидела на полу, беззвучно рыдая и заламывая руки. Впервые в жизни я поняла, что рвать на себе волосы – это не просто слова. Это один из символов отчаяния, когда ты перестаешь контролировать себя, свои эмоции, свое тело.
Ломаешься на глазах.
Каждый твой нерв оголен от ужаса, каждая жила натянута так, что готова вот-вот порваться. Безумная холодная пустота начинает пожирать тебя изнутри. И ее становится так много, что ты теряешь не только родного человека. Ты теряешь себя.
Дверь открылась, и в темной комнате появился луч света – ко мне вошла мама. Она села рядом со мной на пол и крепко обняла, прижимаясь щекой к моему виску.
- Моя доченька, - тихо говорила она, укачивая меня. – Моя маленькая. Я знаю, как тебе тяжело. Знаю, знаю… Я бы так хотела, чтобы эта боль ушла. Но она не уйдет так просто. Я все знаю… Плачь, если хочешь, Полинка, не держи в себе, плачь…
И я плакала, цепляясь за маму. Теперь уже громко, навзрыд. А она все так же обнимала меня, гладила по волосам и укачивала. И от нее, как в детстве, пахло чем-то неуловимо знакомым и теплым.
Спустя несколько часов у меня не осталось сил плакать. Слезы будто закончились вместе с ними. А вот отчаяние и боль – они оставались. Не собирались никуда уходить. Должно быть, теперь они со мной навечно.
- Мама, ему ведь было не больно? – хриплым от слез голосом прошептала я, испуганно глядя на нее. Утренние сумерки накрыли улицы, и где-то там. Далеко, занимался рассвет.
- Нет, доченька, не больно, - помотала она головой. – Он ничего не понял. Будто уснул.
- Ему ведь там не холодно, мама?
- Нет, ему не холодно. Ему всегда будет тепло, - ответила она сквозь слезы, которые стекали по ее лицу. – Им всем там тепло.
Ее голос дрогнул.
Им… Я вдруг подумала, что маме тяжелее пришлось, чем мне. Ее родители, ее муж – все ушли. Только я у нее и осталась. И от этого стало так невыносимо горько, что я стала утирать ее слезы.
