— Не ты, так другой. Это всего лишь вопрос времени.
— Что с тобой произошло? Почему ты исчезла и где была все это время? — с жаром выпалил вопросы, беспокоящие не первый год.
— Так сколько? — она подняла на меня осознанный взгляд, ожидая ответ.
— Думаю, по утру кто-то придёт тебя проверить.
Она вздохнула.
— Стало быть, всего одна ночь… Что ж, во всяком случае, это даже больше, чем я рассчитывала.
— Я увезу тебя, — твёрдо заявил.
Она грустно усмехнулась:
— Не принимай поспешных решений. Сперва расставим все точки над «и»…
…десять лет назад…
Вероника
Так и просидели до утра: он — у дуба, я — у окна. Выглядывала сквозь прутья своей золотой клетки, мечтая глотнуть свободы. Той, которой так настойчиво веяло от него. Манкой, свежей, многообещающей.
Почему он не ушёл домой? Просидел там, и вправду, как потерянный щенок. Но жалости не вызывал. Нет. И это хорошо. Жалость — последнее, что мужчина должен пробуждать в женщине. А Глеб… он своим молчаливым преследованием и упрямством, уверенным и твёрдым взглядом, своей настойчивостью и хладнокровием, пробудил во мне вначале бунтарский дух и небольшую толику стервозности… а затем, интерес.
— Ника! — гаркнул отец, бесцеремонно выдергивая меня из размышлений. Все течёт, все меняется, а что-то остаётся вечным. Например, недовольство отца своей дочерью и придурковатый вид молодой мачехи. Она, кстати, подпрыгнула от неожиданности на стуле и быстро заморгала накладными ресницами. До чего ж меня бесили эти «семейные» завтраки. Моцарт льётся из раритетного проигрывателя, овальный белоснежный стол, заставленный серебряными подносами и фарфоровой посудой с яствами, свежие цветы в вазе. Кухарка носящаяся, как ненормальная, стараясь угодить хозяину и я, с застывшей маской благодушия на лице. Иллюзию идиллии отец создавать умел. В этом ему равных нет.
— Опять витаешь в облаках! — взгляд синих, почти чёрных, глаз пригвоздил к стулу. — Надеюсь, ты услышала, что я сказал?
Мачеха замерла с ложкой в воздухе, как и кухарка, что несла в руках очередное блюдо. Как будто роту солдат тут накормить собралась…
— Разумеется, отец, — кивнула, отпивая глоток терпкого кофе, из миниатюрной серебряной кружечки.
— Повтори.
— Вечером мы «семейно», — очень хотелось сделать кавычки пальцами, но за такую дерзость отец может серьезно наказать, так что я попыталась, чтобы даже интонация не споткнулась на этом слове, — отправляемся на приём.
Я услышала, как кухарка выдохнула, подтверждая правильность цитаты. Отец вытер рот белой тканевой салфеткой, пригрозив:
— И без фокусов! Алиса, проследишь, чтобы она была готова в срок.
Мачеха интенсивно закивала, а я под шумок закатила глаза.
— Если до восьми я свободна, то мне бы хотелось погулять. После нашего чудесного завтрака, разумеется, — ангельская улыбка не внушила отцу доверия и мне приставили няньку.
— Витя пойдёт с тобой.
Что ж, с Витей-то я договорюсь. Не впервой.
***
За завтраком я твёрдо решила отыскать Глеба. То ли тоталитарный тон отца, то ли неотвратимость и отвратность вечернего «семейного» выхода в свет, гнали меня к нему за новой порцией призрачного ощущения свободы, которой я не испытывала со дня смерти мамы.
Найти его было непросто, но я справилась. Не без помощи старосты курса, конечно.
Быстро перебирала ножками, подкованными открытыми босоножками на высокой танкетке, преодолевая расстояние до автомастерской, в которой он подрабатывал. По крайней мере, мне так сказали. Райончик, откровенно говоря, неблагополучный. Не будь у меня веской причины, никогда бы шагу сюда не ступила. Озиралась по сторонам на мужиков, перепачканных в мазуте и спасающихся от летней жары ледяным пивом в жестяных банках. Каждый считал своим святым долгом отпустить в мою сторону грязную шуточку или колкое замечание, подчеркнув опрометчивость девичьего решения здесь прогуляться.
Но я не из робкого десятка!
Особенно, принимая во внимание, что за углом в машине меня ждёт Витя с рукой на пульсе и на телефоне.
Искомая мастерская представляла собой небольшой гараж на два места с промасленными деревянными столами, прогибающимися от инструментов и деталей, подобно навьюченным животным.
Лязг металла, вперемешку с учащённым усердным пыхтением, раздающимся из-под старой бордовой колымаги, мысль о ремонте которой, мне никогда бы не пришла в голову, да хриплое пение радиоприемника, создавали особую рабочую атмосферу.
Из-под бордовой развалюхи торчали ноги в старых расшнурованных кедах, но установить по ним личность хозяина, я пока не решалась.
— Прошу прощения, я ищу Глеба, — подала голос, предварительно постучав ключом по металлической двери гаража, привлекая к себе внимание лежащего.
Сначала прекратился металлический лязг, затем пыхтение. Немного обождав, из-под машины все же вылез работничек, опалив меня недовольным взглядом. Отчего-то думала, что он будет рад мне, но наши ожидания — это наши проблемы. Тем не менее, отступать от намеченного я не собиралась.
Из кармана старых рабочих штанов, тысячу раз перепачканных смазочными материалами, вынул такой же, видавший виды, кусок ткани и отер о него лицо, а затем руки. Не помогло. На щеке по-прежнему темнела клякса, а ладони не стали светлей ни на тон.
Сглотнула, наблюдая, как перекатываются мышцы на загорелых руках и обнаженной бронзовой груди. Опустить взгляд, чтобы рассмотреть его, я уверенна, крепкий торс, мне не позволяла гордость, что была задета холодным приветствием.
Буду я его ещё разглядывать! Не дождётся!
… совершенно случайно заметила, что на крепком животе шесть, хорошо прорисованных, кубиков…
2.1
— Какими ветрами сюда занесло райскую птичку? — внимательным взглядом пробежался по моей фигуре, закидывая, измазанную ткань на плечо.
— Мимо проходила… и решила заглянуть… к тебе. Ещё раз поблагодарить, что не оставил одну брести по ночному городу — сдула с глаз непослушный локон, придав себе беспечный вид. Надо было речь заранее придумать. Вопрос-то вполне очевидный… Да я и сама до конца не знаю, что здесь забыла.
Он подошёл к одному из столов, кинул на него тряпку и стал перебирать какую-то мелочевку в небольшом деревянном ящике.
«А он ведь не только с анфаса хорош… профиль тоже очень даже ничего!» — предательская мысль промелькнула в голове, оставляя после себя жар на щеках. Спешно отвела взгляд, от бугрящихся косых мышц мужского живота, на потолок убитого гаража.
— Ну так, благодари. Чего ждёшь, — как бы невзначай предложил, копаясь в своих железяках.
— Премного благодарна, — холодно отчеканила, вдруг почувствовав себя не в своей тарелке. Хамоватый он какой-то.
Глеб наконец отложил свои детали, тяжело выдохнув, и подошёл ко мне. Высок, хорошо сложен и крепок. Вдумчивый, умный взгляд оливковых глаз с темно-зелёными крапинками, глубокий и таинственный, как Мировой океан. Темно-русые волосы взлохмачены в рабочем беспорядке, острые скулы, покрытые жёсткой щетиной и волевой подбородок, наделяющий хозяина упрямством, упертостью и решительностью.
— Не так, — грудной низкий голос заполнил гараж, резонируя от стен и усиливая звучание его слов в моей голове. «А как?» — трусливо подумала я, прежде не замечала за собой такой бесславной черты характера. Но вовремя опомнилась: лучшая защита — это нападение.
— Ты за кого меня принимаешь? — фыркнула, по-кошачьи сузив глаза. Сложила руки на груди и вздёрнула подбородок вверх, бесстрашно глядя в потемневшие мужские глаза.
Он приподнял один уголок рта в снисходительной полуулыбке и убрал локон назад, снова упавший мне на глаза. Мне бы отпрянуть, руки-то все мазутом перепачканы, но я позволила коснуться своих волос, улавливая мягкость и бережность его движений. Необычно и неожиданно.
— Ты прилетела за новыми ощущениями, птичка, — выдохнул он себе под нос. Эти слова как будто не мне предназначались, а то, что я стою так близко и слышу его мысли, всего лишь удачное стечение обстоятельств. И поспорить с этим не могу. Он ведь действительно прав. Как ему так быстро удалось прочувствовать это?
