— В чем дело?
На заднем фоне, в салоне, ревела музыка. Нэш спросил:
— Как прошло утро?
Нэш знал мои недостатки и дурные привычки лучше, чем кто-либо. Наша дружба продолжалась так долго именно потому, что он никогда меня не осуждал.
— Ужасно. Похмелье, всех убить хочется, а придется сидеть на очередной семейной тусовке. Ну и Шоу сегодня в исключительном настроении.
— А как та вчерашняя девочка?
— Понятия не имею, я даже не помню, как мы ушли из бара. Кстати, оказывается, я ей набил здоровую татуху, и она обиделась, что я ее даже не вспомнил.
Нэш хихикнул в трубку.
— Она тебе вчера раз десять сказала про татуировку. Даже порывалась снять топик, чтобы показать. И, кстати, урод, это я вчера отвез вас домой. Пытался выставить тебя часов в двенадцать, но ты, как всегда, и слушать не стал. Пришлось вести пикап, а потом на такси возвращаться за своей машиной.
Я фыркнул и потянулся за кофе, когда парень за прилавком меня окликнул. Брюнетка уставилась на мою руку, на которой была изображена голова королевской кобры. Раздвоенный змеиный язык заменял букву «Л» в моем имени, вытатуированном на костяшках пальцев. Туловище змеи обвивалось вокруг предплечья, доходя до самого локтя. У брюнетки отвисла челюсть от удивления. Я подмигнул ей и зашагал обратно к машине.
— Прости, старик. Как вообще дела с утра?
Фил, дядя Нэша, открыл несколько лет назад тату-салон на Кэпитол-Хилл. Сначала он обслуживал в основном байкеров и парней из уличных банд. Потом, когда район населили молодые хипстеры и тому подобная публика, «Меченый» стал одним из самых популярных салонов в городе. Мы с Нэшем познакомились на уроке рисования в пятом классе и с тех пор сделались неразлучными друзьями. С двенадцати лет мы мечтали перебраться в большой город и работать у Фила. У нас обоих были несомненные способности и подходящий характер, чтобы придать салону популярности, а потому Фил без колебаний взял нас в ученики и приставил к работе, еще прежде чем нам стукнуло двадцать. Круто иметь друга, который занимается тем же, чем и ты; я носил на себе немало рисунков, от весьма посредственных до мастерских, отмечавших эволюцию Нэша в качестве татуировщика, и он мог похвастать тем же.
— Я закончил ту штуку, которую делал с июля. Получилось даже лучше, чем я думал, и мужик теперь хочет сделать еще одну на груди. Классно. Чаевых он не жалеет.
— Отлично, — я жонглировал телефоном и стаканом, пытаясь открыть дверцу машины, когда женский голос заставил меня застыть на месте.
— Эй.
Я посмотрел через плечо. Брюнетка стояла возле своей машины и улыбалась.
— Клевые у тебя татуировки.
Я улыбнулся в ответ — и отскочил, чуть не ошпарившись кипятком, потому что Шоу толкнула дверцу машины изнутри.
— Спасибо.
Будь мы ближе к дому — и если бы Шоу уже не пустила машину задним ходом, — я бы, возможно, задержался на секунду, чтобы попросить у брюнетки телефон. Шоу презрительно взглянула на меня, но я не удостоил ее вниманием и вернулся к разговору с Нэшем.
— Ром приехал. С ним что-то такое случилось. Шоу говорит, его послали домой на поправку. Мать мне всю неделю названивала.
— Вот блин. Спроси, он не хочет с нами потусить пару дней? Я скучаю по твоему грубияну братцу.
Я принялся за кофе, и голова наконец перестала болеть.
— Да, я тоже подумал. Заскочу к тебе на обратном пути и все расскажу.
Я отложил телефон и откинулся на спинку сиденья. Шоу сердито уставилась на меня, и я мог бы поклясться, что глаза у нее горели. Ей-богу. В жизни не видел такого яркого зеленого цвета. Когда она злилась, они сверкали просто неземным блеском.
— Пока ты флиртовал, звонила твоя мама. Сердится, что мы опаздываем.
Я отхлебнул еще немного божественного нектара и принялся отбивать свободной рукой ритм на коленке. Я человек довольно беспокойный, и, чем ближе мы подъезжали к родительскому дому, тем тревожней мне становилось. Воскресный ланч всегда проходил натянуто. Я решительно не понимал, отчего родители так настаивали на том, чтобы каждую неделю мучиться, а главное, зачем Шоу участвует в этом фарсе. Но все-таки ехал, пусть даже понимал, что ничего и никогда не изменится.
— Она сердится, что ты опаздываешь. Мы оба знаем, что ей все равно, приеду я или нет.
Мои пальцы задвигались еще быстрее, когда Шоу миновала ворота квартала и покатила по улочкам, тянувшимся до самых гор и застроенным одинаковыми миниатюрными особнячками.
— Ты сам знаешь, что это неправда, Рул. Я мотаюсь в Бруксайд каждые выходные и любуюсь твоей похмельной физиономией вовсе не потому, что твои родители жаждут каждое воскресенье угощать меня яичницей и блинами. Нет, они хотят видеть тебя, хотят наладить отношения с тобой, и неважно, сколько раз ты уже успел их оттолкнуть. Я в долгу перед ними, а прежде всего, перед Реми — сделать из тебя приличного человека, хотя, честное слово, на это уходят все силы.
Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы, ощутив в груди слепящую боль, которая всегда накатывала, когда кто-нибудь упоминал брата. Пальцы, державшие стаканчик, непроизвольно разжались и вновь сомкнулись. Я резко развернулся и взглянул на Шоу.
— Реми не стоял бы у меня над душой и не заставлял бы делать то, что я не хочу. Я всегда был для родителей недостаточно хорош, и ничего не изменится. Брат понимал это лучше всех и старался стать таким, каким никогда не стал бы я.
Она вздохнула. Мы остановились на подъездной дорожке, рядом с отцовской машиной.
— Единственная разница между тобой и Реми — что он разрешает себя любить, а ты… — Шоу рывком открыла дверцу и метнула на меня сердитый взгляд через разделявшее нас пространство. — А ты заставляешь тех, кому небезразличен, доказывать это до упора. Ты всю жизнь старался, чтоб любить тебя было непросто, Рул, и, черт возьми, напоминаешь нам об этом раз за разом!
Она захлопнула дверцу с такой силой, что у меня заныли зубы, а голова вновь стала пульсировать.
Прошло три года. Три одиноких, пустых, полных скорби года с тех пор, как братьев Арчеров стало двое, а не трое. Я люблю Рома — он классный парень, образец для подражания по части всяких непотребств, но Реми был моей второй половинкой, буквально и метафорически. Мой близнец. Свет и тьма, мягкость и упорство, радость и гнев, совершенство и недостатки… без него я стал лишь частью, а не целым человеком. Минуло три года с тех пор, как я позвонил брату посреди ночи и попросил забрать меня с очередной гулянки, потому что сам был слишком пьян, чтобы сесть за руль. Три года с тех пор, как он вышел из квартиры, которую мы снимали вместе, и поехал за мной, не задав ни единого вопроса. Именно так он всегда и поступал.
