одно предприятие. Он показывал мне сводки, сообщал подробности. — Зачем ты все это мне рассказываешь?
— Потому что, если меня убьют, то все это останется вам с Мирославой. И ты, зная, как мне дорог комбинат, не посмеешь от него отказаться без борьбы. Поняла меня?
Так и повелось. Борис мой учитель по жизни. Я его учитель по части чувств — правда учитель плохой. Мирослава справляется с этим лучше. Сначала он очень обособленно от нее держался. С крупной комплекцией он боялся приближаться к крошечной дочке, но со временем научился быть действительно нежным. Со мной, в том числе.
В самолете мы быстром заснули, а когда проснулись, уже показались острые линии Новосибирска. Самолет был частным, принадлежащим нашему комбинату. При желании мог отвезти нас в любую точку мира.
Имея такие средства, Борис мог позволить себе любую девушку. Самые красивые жаждали его внимания. Да что говорить, даже моя сестра, великолепной красоты блондинка, предлагала ему себя, когда я еще несмышлёным ребенком бегала по лесу и лазала по деревьям.
Но Бориса приворожила я.
Ничем другим его одержимость моей скромной персоной я объяснить не могу. Просто один взгляд и он начал вторжение в мою жизнь без права на выбор.
— Нина Леонидовна, на машине или вертолете? — спросил меня водитель — охранник, когда мы приземлились. Я посмотрела на уставшую Мирославу. Тащиться в машине было очень долго, порядка шести часов. На вертолете мы должны были добраться за три. Тем более гораздо приятнее посмотреть, как поменялась Сибирская природа за эти месяцы. Как шапки гор окрасились в зеленные тона с вкраплением осенних оттенков.
— Вертолет.
Выбор был сделан верный. Сев в вертолет Мирослава проснулась и завороженно наблюдала за пятнами голубых озер. За лентами рек и бесчисленными густыми лесами. В одном из них, прилегающем к городу, и началась наша с Борисом история.
Он взрослый, успешный, с браком за плечами. И я сорванец, соблазнивший его танцем во время традиционного весеннего праздника. Кто же знал, что я на него так подействую? Кто же знал, что он станет центром моей вселенной? Кто же знал, что он сам расчистит эту вселенную от соперников, чтобы быть единственным.
Ностальгия захватила меня настолько, что я не слышала ни оглушающего гула вертолета, ни выкриков Мирославы, я мысленно погружалась в тот момент, когда Борис взял меня за руку и повел по пути похоти, страсти, взрастил зависимость, открыл сердце, куда вирусом вошла любовь.
Я вряд ли когда-то расскажу Мирославе, каким чудовищем был ее отец, каким образом он подчинил меня себе, но я обязательно расскажу, что если любишь, нужно уметь прощать.
И я прощала и простила бы снова, чтобы этот мужчина был со мной. Чтобы любил меня своей грубой, одержимой, под час жестокой любовью. И я, конечно, не была готова к этому ни в восемнадцать, ни в двадцать. Даже сейчас его напор и требовательность порой пугают. Но я настолько к этому привыкла, так прониклась этим, что стань он нежным, я буду сомневаться в искренности его чувств. В том, что передо мной настоящий Борис.
Я бы сомневалась в этой искренности, не встреть он нас на вертолетной площадке спустя три часа. Мирослава уже уснула, и Борис в своем обычном официальном виде сразу взял ее на руки, чтобы отнести домой.
А я задыхалась, пока шла рядом. И сказать столько хотелось и просто смотреть на него не переставая, потом слушать голос, рассказ, о чем угодно.
Теперь он так близко, что я могла дотронуться, погладить, сжать, укусить. Могла все что угодно, потому что этот мужчина был моим. И мы оба знали, как только закроется дверь нашей спальни, он будет доказывать это, пока мы оба не лишимся сил.
*** Неделю спустя ***
Сегодня торжественный день и все об этом знают. Особенно Мирослава, которая впервые встала не потому что надо на процедуры, а потому что нужно их сделать побыстрее, чтобы надеть красивое платье. Еще вчера она знала, что его привезли, и буквально умоляла его показать, но я была непреклонна. Поэтому только сегодня, когда все капельницы, уколы, бесконечные обследования были позади, я отвела ее в гардеробную, где висело это розовое, пушистое чудо. Оно напоминало сахарную вату, украшенную органзой и шелком. Настолько было легким, чудесным и простым.
— Мама, — только и прижала малышка ручки к щечкам, во все глаза смотря на свое праздничное платье. Она тут же бросается ко мне и крепко обнимает за ноги, а я глажу ее по светлой голове, прекрасно представляя, что она чувствует.
В какой-то момент наши мечты стали с ней общими. Например, надеть вот такое платье, вместе съесть большой шоколадный торт, побегать на перегонки, просто жить без ежедневного страха, что в свой следующий приступ она уже не оправится.
Мирослава поднимает свои голубые глазки, и я быстро стираю с ресничек капельки. Как же чудесно видеть ее счастливой. Чем старше малышка становится, тем яснее понимает, как тяжело ей живется. Но еще не понимает, насколько повезло. Не будь у Бориса столько денег, она бы умерла еще при рождении. Или позже.
— Можно его надеть? — спрашивает Мира, но я качаю головой.
— Сейчас тебе нужно спуститься к Маше позавтракать. Потом вместе будем смотреть, как украшают дворец нашей принцессы. Только пешком, и кашу всю съесть, а я приду проверить.
— Хорошо, мамочка! — кричит малышка, уже дав деру, а я еще раз смотрю на платье. Оно, конечно, красивое, но, если честно, жутко неудобное на вид. И было куплено специально, чтобы Мире было не очень удобно бегать и прыгать. Несмотря на мое позволение в этот день быть обычным ребенком, мне очень боязно за нее.
Именно поэтому я перед завтраком отправляюсь обратно в комнату, отведенную на медицинских процедур. Там теперь место дислокации трех врачей, выписанных из Америки. Именно они будут наблюдать за Мирой, а потом они же сделают операцию. Поэтому сюда везут самое современное оборудование, какое есть в мире. Да, несомненно, это все очень дорого, но я знаю, что если бы я захотела, Борис бы и президента сюда доставил.
— Госпожа Распутина, — отвлекаются от работы врачи, и самый главный выходит вперед. Он кардиолог высшей категории, делал операции самого разного уровня сложности, но я должна убедиться, что он не отдыхать сюда приехал, а спасти мою дочь. И сделает для этого все — соизмеримо тех средств, которые ему платят. — Давайте перейдем на английский, — вежливо жму руку и сразу перехожу в наступление.
— Я
