— Мне тринадцать, — ответила я, взглянув на Сэма, чтобы узнать, есть ли у него мнение по этому предложению, но он все еще изучал землю. Или, может быть, свои ноги размером с подводную лодку.
— Идеаааально, — промурлыкал Чарли. — Сэму тоже тринадцать. Мне пятнадцать, — добавил он с гордостью.
— Поздравляю, — пробормотал Сэм.
Чарли продолжил: — В любом случае, Персефона…
— Перси, — я резко прервала его. Чарли странно посмотрел на меня. Я нервно рассмеялась и крутанула браслет дружбы, который носила на запястье, объясняя: — Просто Перси. Персефона — это… слишком громкое имя. И немного вычурное.
Сэм выпрямился и посмотрел на меня, на мгновение наморщив брови и нос. Его лицо было довольно обычным, никаких особенно запоминающихся черт, за исключением глаз, которые были шокирующего небесно-голубого оттенка.
— Тогда Перси, — согласился Чарли, но мое внимание всё ещё было приковано к Сэму, который наблюдал за мной, склонив голову набок. Чарли прочистил горло. — Итак, как я уже говорил, ты окажешь мне огромную услугу, если развлечешь моего младшего брата на вечер.
— Господи, — прошептал Сэм в то же время, когда я спросила: — Развлеку?
Мы уставились друг на друга, моргая. Я переступила с ноги на ногу, не зная, что сказать. Прошли месяцы с тех пор, как я так фантастически оскорбила Делайлу Мэйсон, что у меня больше не было друзей, месяцы с тех пор, как я проводила время с кем-то моего возраста, но последнее, чего я хотела, это чтобы Сэм была вынужден тусоваться со мной. Прежде чем я успела это сказать, он заговорил.
— Ты не должна этого делать, если не хочешь, — в его голосе звучало извинение. — Он просто пытается избавиться от меня, потому что мамы нет дома.
Правда заключалась в том, что я хотела иметь друга больше, чем того, чтобы моя челка вела себя прилично. Если бы Сэм захотел, мне бы не помешала компания.
— Я не возражаю, — сказала я ему, добавив с фальшивой уверенностью: — Я имею в виду, что это огромное бремя. Так что в качестве расплаты ты можешь показать мне, как сделать одно из этих сальто с плота.
Он одарил меня кривой усмешкой. Это была робкая улыбка, но в тоже время великолепная, его голубые глаза блестели, как морское стекло, на фоне загорелой кожи.
Я сделала это, подумала я, и трепет пробежал по мне. Я хотела сделать это снова.
3. НАСТОЯЩЕЕ
Мое подростковое «я» не поверило бы этому, но у меня нет машины. Тогда я была полна решимости иметь свой собственный комплект колес, чтобы по возможности ездить на север каждые выходные. В наши дни моя жизнь ограничена зеленым районом в Вест-Энде Торонто, где я живу, и центром города, где работаю. Я могу добраться до офиса, спортзала и квартиры моих родителей пешком или на общественном транспорте.
У меня есть друзья, которые никогда не утруждали себя получением прав; они из тех людей, которые хвастаются, что никогда не ездят севернее Блур-стрит. Весь их мир ограничен стильным маленьким городским пузырем, и они гордятся этим. Мой тоже, но иногда мне кажется, что я задыхаюсь.
По правде говоря, город на самом деле не казался мне домом с тех пор, как мне исполнилось тринадцать и я влюбилась в озеро, коттедж и кустарник. Однако большую часть времени я не позволяю себе думать об этом. У меня нет на это времени. Мир, который я построила для себя, разрывается атрибутами городской суеты — поздними часами в офисе, занятиями на велотренажере и многочисленными поздними завтраками. Мне нравится жить именно так. Переполненный календарь приносит мне радость. Но время от времени я ловлю себя на том, что мечтаю уехать из города — найти маленькое местечко на воде, чтобы писать, начать работать в ресторанчике, чтобы оплачивать счета, — и моя кожа начинает ощущаться слишком натянутой, как будто моя жизнь мне не подходит.
Это удивило бы почти всех, кого я знаю. Я тридцатилетняя женщина, у которой в основном всё схвачено. Моя квартира находится на верхнем этаже большого дома в Ронсевалле, польском районе, где всё ещё можно найти достаточно приличные вареники. Место поражает воображение, с открытыми балками и косыми потолками, и, конечно, она крошечная, но полноценная двухкомнатная квартира в этой части города обходится недешево, а моя зарплата в журнале Shelter… скромная. Ладно, она дерьмовая. Но это типично для работы в СМИ, и хотя моя зарплата может быть и маленькая, моя работа большая.
Я проработала в Shelter четыре года, неуклонно продвигаясь по служебной лестнице от скромного помощника редактора до старшего редактора. Это дает мне власть, я распределяю статьи и наблюдаю за фотосессиями для крупнейшего в стране журнала о декоре. Во многом благодаря моим усилиям мы собрали преданных подписчиков в социальных сетях и огромную онлайн-аудиторию. Это работа, которую я люблю и в которой я хороша, и на праздновании сороковой годовщины Shelter главный редактор журнала Брэнда признала мою заслугу в том, что я вывела издание в цифровую эпоху. Это был кульминационный момент в карьере.
Быть редактором — это та работа, которую люди считают чрезвычайно гламурной. Это выглядит быстро и броско, хотя, если честно, в основном это связано с сидением в кабинете весь день, поиском синонимов минимализма в Google. Но есть и презентации продуктов, которые нужно посетить, и ланчи, на которые нужно ходить с начинающими дизайнерами. Кроме того, это та работа, которая нравится в приложении для знакомств крутым корпоративным юристам и банкирам, занимающие высокие посты, что оказалось полезным при поиске спутников для того, чтобы присоединиться ко мне на коктейльной вечеринке. И есть льготы, такие как поездки для прессы и открытые бары с шампанским, а также неприличное количество бесплатных вещей. Кроме того, мы с Шанталь можем перемывать бесконечный поток отраслевых сплетен — наш любимый способ скоротать вечер четверга. (А моя мама никогда не устает видеть Персефону Фрейзер на обложке журнала.)
Телефонный звонок Чарли — это удар топором по моему пузырю, и мне так не терпится попасть на север, что, как только вешаю трубку, я бронирую машину и номер в мотеле на завтра, хотя похороны через несколько дней. Я как будто очнулась от двенадцатилетней комы, и моя голова пульсирует от предвкушения и ужаса.
Я увижусь с Сэмом.
***
Я сажусь, чтобы написать электронное письмо своим родителям, чтобы рассказать им о Сью. Они не проверяли регулярно свои сообщения во время своих европейских каникул, так что я не знаю, когда они их получат. Я также не знаю, поддерживали ли они все еще связь со Сью. Мама поддерживала с ней связь, по крайней мере, несколько лет после того, как мы с Сэмом «расстались», но каждый раз, когда она упоминала кого-нибудь из Флореков, мои глаза расширялись. В конце концов она перестала сообщать мне новости.
Я пишу короткое сообщение, а когда заканчиваю, бросаю в чемодан Rimowa кое-какую одежду, которую не могла себе позволить, но всё равно купила. Сейчас уже далеко за полночь, а утром у меня собеседование на работу, а потом долгая поездка, поэтому я переодеваюсь в пижаму, ложусь и закрываю глаза. Но я слишком взвинчена, чтобы спать.
Есть моменты, к которым я возвращаюсь, когда испытываю самую сильную ностальгию, когда всё, чего я хочу, — это свернуться калачиком в прошлом с Сэмом. Я могу прокручивать их в уме, как будто это старые домашние видео. Я всё время просматривала их в университете — привычная процедура перед сном, такая же знакомая, как одеяло от Hudson’s Bay, которое я прихватила из коттеджа. Но воспоминания и сожаления, которые они несли с собой, раздражали, как шерсть одеяла, и я теряла ночи, представляя, где Сэм был в этот самый момент, задаваясь вопросом, есть ли шанс, что он может думать обо мне. Иногда я была уверена, что он и правда думает обо мне — как будто между нами была невидимая, неразрывная нить, протянувшаяся на огромные расстояния и соединяющая нас. В других случаях я засыпала посреди фильма только для того, чтобы проснуться посреди ночи, чувствуя, что мои легкие на грани коллапса, и мне приходилось дышать, преодолевая паническую атаку.
