– Джефри, я ужасно разочарована, – сжав губы в тонкую линию, сказала Джемма, обращая свой взор на мужа, ожидая от него хоть какой-нибудь реакции. Дэниел лишь склонил голову на бок и спросил:
– Как дела в колледже?
Джемма вспыхнула моментально, словно пожар на сухом поле. Вскочила на ноги и одарила мужа негодующим взглядом.
– Как дела в колледже? И ты ничего не скажешь ему? Твой сын только что приволок двух девиц в дом, чуть не занялся сексом на нашей кухне, испортил ужин, а ты просто спрашиваешь, как у него дела?
– Спокойствие, дорогая, все, что делает Джефри, не запрещено законом.
Это просто чудовищная несправедливость. К Мейсону его отец был строг, но только не к Джефри. Как вы уже могли понять, старшему ребенку Фостеров все и всегда сходило с рук.
В семнадцать лет Джефри без спроса взял машину Дэниела и въехал на ней в сувенирную лавку Лессера. Дэниел сильно постарался замять дело. Происшествие признали несчастным случаем. Страховка покрыла ущерб мистеру Лессеру, а чтобы владелец лавки даже и не думал подавать в суд, Дэниел накинул еще столько же денег сверху.
Фостеру бы радоваться, что его задницу не определили тогда в колонию, но он был мрачнее тучи, казалось, его совсем не заботили последствия. Тогда я окончательно убедилась, что обнаглевший Фостер плевать хотел на правила родительского дома.
Джемму обижало подобное пренебрежение мужа. Она ведь не была для Джефри мамой и не могла влиять на него так, как мог бы влиять Дэниел. Еще здесь играла ревность. Ведь Мейсон – ее родной сын, совершая проступки, получал нравоучения от отца, а Джефри и не знал, что такое отцовский гнев.
– Делай, что пожелаешь, я поеду на работу, – не глядя на мужа, бросила Джемма.
– У тебя же еще есть время, – сказал Дэниел, неуклюже поднимаясь со своего места, чтобы схватить супругу за руку, но Джемма не позволила ему сделать этого.
– Больше нет, – сказала она и ушла.
Джефри обошел своего отца, находящегося в задумчивости, и опустился на соседний со мной стул. Терпкий запах табака, жженого сахара, сухой древесины и лайма заполонил собою все пространство, моментально заставляя меня оторопеть до самых костей.
Так всегда происходило.
Джефри был старше меня и Мейсона на четыре года, и, конечно, с ним мне приходилось сталкиваться все свое детство. Стоило ему появиться поблизости, как я задыхалась от столь тяжелой энергии, которая исходила от этого человека. Я боялась Фостера, ведь он не упускал возможности как-либо поиздеваться надо мной.
Картинки прошлого закрутились в моей голове. Мне одиннадцать, папа подарил мне велосипед на двух колесах. Велосипед был розовым, словно клубничная помадка, по бокам руля было много коротких переливающихся ленточек, которые развевались на ветру, большой металлический звонок блестел на солнце, и вызывал зависть у девчонок из соседних домов. Это была новая модель, только сошедшая с конвейера. Папа смог заполучить велосипед до начала официальных продаж, такого ни у кого еще не было. Я каталась на этом велосипеде целый день, звонила в крутой звонок не переставая, стала забывать про занятия верховой ездой, про школу, про все, что в том возрасте беспокоило мое маленькое сердце.
Мало кто знал, что для меня это была не просто игрушка. Когда мама была примерно моего возраста, у нее был похожий велосипед. Даже фотография, где она сидит верхом на этом велосипеде, осталась. Мне казалось, что это делает меня еще сильнее похожей на нее, а также в каком-то смысле связывает нас.
В один из дней я оставила велосипед нас стоянке у школы, а сама пошла на занятия. Когда я вышла, не узнала свой новенький велосипед. Он был окрашен из баллончика в черный, ленточки были вырваны, а рядом стоял Джефри, который пытался оторвать сверкающий звонок. Я была так расстроена, что мгновенно расплакалась. Джефри заметил меня и отошел от велосипеда, в его глазах была одна сплошная пустота и безразличие, а в его руках я заметила велосипедный звонок, разобранный на несколько частей и погнутый так, что собрать его назад нельзя было.
Слезы текли по моему лицу, а Фостер просто смотрел на меня, не произнося ни слова. Я не могла думать ни о чем, кроме как поскорее вернуться домой. Подошла к этому черному пятну и села на него, и только потом поняла, что краска была совсем свежей. Мои руки, мои серые брючки и белая футболка с кружевными рукавами, мои длинные светлые волосы – все было испачкано черной краской. Я не помню, как добралась домой, но хорошо помню, как проплакала все выходные.
Мускулистое плечо Джефри коснулось моей руки, вырывая меня из детских воспоминаний. Я почувствовала тепло его кожи, даже сквозь ткань моего топа и его футболки, но не сдвинулась ни на сантиметр. Ведь тогда Фостер решил бы, что может хоть немного смутить меня, а я не собиралась позволять ему почувствовать эту власть.
Дэниел, наконец, избавился от странного минутного оцепенения и, прихрамывая, вышел из столовой на поиски Джеммы.
– У вас есть лимонная кислота? – спросила я, морща нос.
Джефри совершенно беспардонно взял мой стакан, наполненный апельсиновым соком, и поднес его ко рту, часы на его запястье на секунду позволили солнечному зайчику ослепить меня.
Интересно, его совсем не волновало, что буквально минуту назад этого стакана касались мои губы? Это негигиенично вроде как.
– Что такое, детка? В салате недостаточно кислоты? – заботливо спросил Мейсон, что сидел по другую сторону от меня. На слове детка я услышала странное фырканье от первобытного человека слева от меня.
– Ее недостаточно в моих глазах. Я хочу выжечь их, после всего, что только что увидела здесь.
Подбородок Джефри чуть выдвинулся вперед, и теперь я хотя бы понимала, что он чем-то недоволен. Поверьте мне, я знакома с ним практически всю свою жизнь, этот индюк просто не бывает доволен, улыбку из него не вытянешь, как и нормальных слов, что не звучали бы как оскорбление или насмешка.
Его ноги наглым образом раскинулись в стороны под столом, и крепкое бедро прижалось к моему бедру, отчего я вздрогнула.
– Это то, чем взрослые занимаются за закрытыми дверьми, – равнодушным голосом ответил Джефри.
Все эти грубые нарушения моего личного пространства не были чем-то вроде флирта. Фостер просто всегда делал только то, что удобно ему – эгоист до кончиков своих светлых волос, и в данный момент ему было удобно развалиться на стуле, не волнуясь о тех, кто сидел с ним по соседству.
– Вот именно, за закрытыми, в твоей большой голове явно недостает мозгов, раз ты не замечаешь такой очевидный факт, как отсутствие двери в этой кухне, – запрятав подальше страх, сказала я, а затем встала со своего места, ведь жар его тела совершенно странным образом угрожал расплавить мои внутренности.
Я резким движением задвинула стул и отошла к арочному выходу из столовой. Отвращение, раздражение и предчувствие чего-то нехорошего поглощали меня, как бывало это всегда в присутствии Джефри.
– Впредь, пользуйся только теми помещениями, где есть дверь, а если не знаешь, как она выгляди, то просто загугли, – посоветовала я. – Буду наверху, Мейсон.
Мейсон кивнул и о чем-то заговорил с Джефри.
Я остановила свой взгляд на лице старшего Фостера, и была удивлена, заметив, что вместо того, чтобы смотреть на своего брата, он смотрел на меня. Заглядывая в зеленые глаза, я ожидала увидеть лишь безразличие, с которым этот человек был неразлучен с самого детства. Однако в этот раз в его глазах вспыхнуло нечто иное – смертоносное и темное. Но, так и не сумев понять, что это было, я поспешила уйти, оставляя братьев на кухне одних.
Глава 3
Барбара
– Что он здесь делает? – сокрушалась я, когда Мейсон вернулся в свою комнату, где я прождала его около получаса.
– Он здесь живет.
Мейсон лежал на огромной двуспальной кровати. Комната младшего Фостера была огромной: на полу мягкий серый ковролин, стены комнаты были выкрашены в белый с легким напыление перламутра. Два сводчатых окна с белыми рамами и западное расположение обеспечивали помещению огромное количество солнечного света во второй половине дня и на закате. В углу стоял деревянный рабочий стол, рядом располагался стеллаж, заставленный огромным количеством наград и бейсбольных трофеев: перчатки, мячики, медали, кубки и даже бейсбольная бита с автографом Майка Траута5.
