– Не трогайте, – скулю я, а у самой колени подгибаются.
– Будешь перечить, трахну тебя прямо здесь, – предупреждает Марич.
Я замираю. Тогда какой тест-драйв он хочет?
И получаю ответ.
Наглая рука, скомкав, задирает подол длинного чёрного платья и проскальзывает в трусики. Волосы встают у меня на затылке, еще никто меня там не касался. Собственнические поглаживания сменяются легким, почти нежным пощипыванием складочек.
– Сейчас посмотрим, насколько ты тянешь, – жаркий шёпот опаляет моё ухо, и я зажмуриваюсь, потому что властные пальцы раздвигают мои губки внизу и начинают бесстыжие ласки. – Мне не нужны фригидные куклы.
Я дрожу от того, что почти незнакомый взрослый мужчина лапает меня там, и от стыда, что мой организм отзывается.
– Хорошая девочка, – одобряет Марич, скользя пальцами вдоль увлажнившейся щелки.
Он безошибочно находит клитор, поглаживает его, надавливает, кружит вокруг него, и против воли мое тело охватывает сладкое напряжение.
Внизу живота тяжелеет, и я с ужасом ощущаю, как пульсирует между ног, как сочится смазка, как прерывается дыхание.
От позора и обиды я всхлипываю, я жду, когда все закончится, но бедра сами развратно толкаются навстречу пальцам.
В какой-то момент все прекращается, и Марич оставляет в покое меня и мое раздразнённое незнакомыми ощущениями тело.
– Стонешь ты многообещающе, – говорит это чудовище. – Я согласен. Договорились.
У меня наворачиваются слезы:
– Зачем так? Как вы могли? На поминках, когда мои родные…
– А кто тебе сказал, что они твои родные?
Глава 4
– Что вы несете? – слова Марича бьют наотмашь.
– Мы все еще на «вы»? – цинично переспрашивает он.
– Что значит, кто сказал? – мой голос вот-вот сорвется на ультразвук.
– То есть сама ты никогда не задумывалась, как у родителей-шатенов с карими глазами получилась натуральная блондинка с голубыми? – усмехается Марич, всем видом демонстрируя, какого он мнения о моих интеллектуальных способностях.
– Я в бабушку! Так бывает! А вы несете ахинею!
– Ну, Людмила Викторовна стала блондинкой, только когда поседела, если я ничего не путаю.
– Даже не старайтесь меня убедить в этой чепухе! – меня снова колотит от ненависти к этому человеку. – Или вы хотите намекнуть, что я не имею права на это наследство?
– Я ничего не хочу, – равнодушно пожимает Марич плечами, поправляя запонки на манжетах. – И убеждать тебя ни в чем не собираюсь. Хочешь быть страусом – пожалуйста, так окружающим будет удобнее тебя иметь.
– Ненавижу вас! – выплевываю я.
– Это пройдет, – уверенно отрезает он, а я понимаю, что нет в мире причины, по которой я бы изменила свое к нему отношение. – Поправь одежду и иди к соболезнующим.
Последнее слово он произносит с откровенным презрением.
Нервно одернув подол, я вылетаю из комнаты отдыха и почти сразу натыкаюсь на Андрея.
Они с Ленкой приехали вместе, и сейчас, судя по таящим улыбкам на лицах, похоже, перешучивались. Их смешки и веселье в такой день для меня, как пощечина. Им плевать на мое горе?
Марич отравляет все вокруг себя. Поливает все вокруг себя грязью, стараясь заляпать все вокруг. Видимо, и меня заражает своей гнилью, потому что против воли я смотрю на этих двоих и пытаюсь разглядеть признаки того, о чем говорил Марич.
Чуть растрепавшаяся прическа Лены, рука вороватым жестом поправляющая неуместно облегающее, хоть и черное, платье, розовые пятна в глубоком декольте, похожие на следы не то от поцелуев, не то от жадных рук.
Рубашка Андрея почти в порядке, но мне кажется, что из брюк торчит фольговый уголок…
Господи! Я сама себе противна!
Этого не может быть! Просто не может быть!
А Маричу всего лишь нужно заставить меня почувствовать себя никому ненужной!
Долгая поездка в машине с открытым окном – вот причина Ленкиного внешнего вида, и все. А кожа у нее всегда была нежная.
Внутренне содрогаюсь от отвращения к себе. Подумать, что близкие способны на такую мерзость, как секс на похоронах моих родителей…
И тут же вспоминаю, что происходило пять минут назад, когда Марич безжалостно… когда он… Этот кошмар. Я чувствую себя грязной. Шлюхой.
Слезы подступают к глазам, в носу свербит.
– Насть, ты в порядке? – участливо спрашивает Лена, а мне мерещится фальшь в ее высоком ломком голосе.
Этого Марич и добивается, чтобы я кругом видела только врагов.
Шмыгнув носом, я откровенно признаюсь:
– Нет.
Ленка гладит меня по плечу привычным жестом, так она обычно утешает, когда в моей жизни что-то не клеится. В первую секунду я вздрагиваю, отравленные семена сомнений все же проникают в душу, но я вырываю их. Увы, не уверена, что с корнем.
Андрей, которому, видимо, тяжело даются женские слезы, отворачивается, и это тоже больно задевает.
– Я думаю, нам стоит пройти в зал, – раздается позади меня хрипловатый низкий голос Марича, и меня пробивает озноб.
Я не знаю, куда отвернуться, чтобы спрятать глаза.
Мне кажется, что сейчас все поймут, что делал со мной Марич в той комнатке.
– Да-да, мы уже идем… – до отвращения сладким голоском пропевает Лена.
С недоумением вглядываюсь в ее лицо, и понимаю, что она в восторге от Марича. Она поедает его глазами, облизывает губы, отставляет ногу в сторону, выпячивая круглое бедро…
Становится неприятно, хотя это вроде бы говорит о том, что между ней и моим женихом ничего нет, не стала же бы она так себя вести на глазах любовника. Но… неприятно. Слишком откровенно она предлагает себя, даже Андрей поджимает губы.
Марич же не реагирует никак. Смотрит на Ленку замороженным взглядом, я бы расплакалась, а она, такое ощущение, наоборот, готова из трусов выпрыгнуть. Проводит пальцем вдоль выреза декольте, вскидывает голову, демонстрируя длинную шею.
Мне не понять, почему Марич так действует на женщин.
Он же ведет себя с ними, как скотина.
Наверное, Марич привлекателен, богат, но у него ледяной пугающий взгляд.
Не знаю сколько ему лет. Моложе папы совершенно точно, но на вид не понять. За тридцать. Но, может, и сорок. А может, и тридцать два.
Высокий, широкоплечий, с мощной мускулатурой, которая проглядывает даже из-под идеально скроенного английского костюма, с походкой ленивого хищника, загоняющего добычу. Длинные пальцы, прямой нос, идеальные скулы, надменно выгнутая бровь.
Неужели этого достаточно, чтобы потерять всякое самоуважение и вешаться на него?
Сколько его знаю, рядом с ним всегда были красивые женщины, преданно заглядывающие ему в глаза, в то время как он смотрел на них, как на красивую вещь.
«Я своими вещами не делюсь».
Чудовищное, унизительное отношение.
– Анастасия, в зал, – произносит Марич безэмоционально, но меня дергает от этого. Как приказ. И я должна его послушаться. Будто у него есть на это право.
Проглотив почти сорвавшиеся с губ резкие слова, я молча иду ко всем, всей кожей чувствуя, что Марич идет следом, отрезая меня от жениха и подруги.
И вздрагиваю, когда мой мучитель садится рядом.
Мне нечем дышать, кажется, будто он украл весь кислород, заполнил собой все пространство. Почему Андрей сел рядом с Ленкой, опустившейся за стол напротив?
Я плохо помню, кто и что говорил, что за слова были произнесены, но когда очередь дошла до меня, сверля взглядом тарелку, смогла выдавить лишь:
– Папа и мама были хорошими людьми.
Длинные мужские пальцы моего ужасного соседа крепче сжимают вилку, но Марич, к моему облегчению, решает не высказывать свое поганое мнение. Мне хватает неодобрительных взглядов тети Оли, явно осуждающей то, как близко он сидит ко мне.
Когда все начинают разъезжаться, я бросаюсь к окну. Хватаю ртом воздух.
Все плохо. Хуже и быть не может.
Когда все это кончится?
– Ты готова? – звучит над ухом вопрос.
– Вы езжайте, я сама доберусь. Игорь Михайлович меня ждет, – тяжело опираясь на подоконник, отвечаю я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать: «Да оставьте вы меня в покое!».
