Я бы втащил тому муду, кто с моей милой в одной хате жил. Да я бы вообще сам с ней жил и все прочее. Так что не сходится. Или у тебя лав стори на расстоянии? Так бросай, маета.
Хотел сказать, хуета. Так привычнее. Но рядом с этой малыхой даже ругаться как-то… не то.
Пиздец, я как будто в музее жить буду. Тут не сорить, там не сидеть, в этом углу не курить, баб не водить и вслух не материться…
Еще и не лапать… экспонат, да?
А мы в одной комнате… спать будем.
И как я свой утренний стояк надрачивать буду? Не всегда баба под рукой имеется, в которую привсунуть можно… Подрочить, пока еще сонный, это самое то. А теперь и баба… в одной комнате со мной будет, еще и такая манкая. Баба есть, ебли нет.
Да тьфу, а не жизнь. Где свобода обещанная? После лагеря разгуляться хочется, не задвигать себя в рамки узкие!
Съехать, что ли?
Так-то я думал, подселят какого-нибудь чмошника-студентика, я его щемну так. чтобы не отсвечивал, и спокойно стану жить, на первое время шароебиться по злачным местам и скромная хата сойдет.
Период у меня такой, разгульный.
Хоть отсидел недолго, но чувство такое, будто меня всю жизнь в тесных задворках держали, душа требует уйти в загул. Душа…
Шары покатаю, сколько влезет, баб перетрахаю, а потом и к делу вернуться можно.
Снова на ножки залипаю, на тонкую шейку. В фантазии упорно ползет, как я эту тонкую шейку сжимаю правой рукой и трахаю девичье тело сзади…
И у нее коленки трясутся. Но не от страха.
В загул. Срочно в загул… Душа зовет. Нет, кажется… кхм… в член все упирается.
— Картошка будет готова через пять минут.
Малыха смотрит с надеждой, вдруг откажусь.
И по совести, мог бы отказаться. Но вместо этого я сажусь за стол и хлопаю ладонями.
— Сто лет картохи жареной не ел.
Я и картохи жареной поем, и Ирочку отжарить успею.
Не вижу причин отказываться, когда можно взять все, а там, глядишь, и малыхе пару палок перепадет…
Чую, пиздит малыха про жениха.
Не стану же я и ее без удовольствия оставлять?
Аглая
— Сто лет картохи жареной не ел! — изумляется вслух мой сосед, забрасывая в рот одну вилку за другой.
Аппетит у него отменный. У меня его попросту нет, я вяло перебрасываю картошку из одного конца тарелки в другой. Жду, чтобы этот ужин поскорее закончился, и мы бы просто разбежались по своим углам. Хотя углов в однушке не так уж много, и в каждом из них я буду лицезреть этого молодого и, кажется, очень активного мужчину. Пока мы ужинаем, он все время с кем-то переписывается. Я мучительно жду ответа от администратора.
Сегодня в ресторане гуляют банкет, свадьба до самого утра. Может быть, нужна помощь? Я лучше ночь на ногах проведу, чем с этим мужланом останусь! Я вообще в вечернюю и ночную смену хочу уйти, чтобы с ним не пересекаться.
Когда моя надежда почти истощилась, Дарья Николаевна присылает мне ответ:
«Выходи! Свадьба сумасшедшая. Гости дикие. Одного официанта с ног сбили, пришлось увезти на скорой, руку сломал.»
Повезло! Вот это повезло…
Улыбаюсь, набирая ответ:
«Уже бегу»
Чувствую, как по лицу ползет взгляд Тихона. Он комментирует:
— Че, жених… — хмыкает. — Написал?
— Некогда болтать. Я поужинала, — сунув тарелку в пакет, чтобы картошка не заветрилась, ставлю в холодильник. — Мне пора на работу. Вымоешь за собой тарелку и столовые приборы, пожалуйста.
— Кем работаешь? — бросает мне вдогонку.
Не отвечаю ничего. Пусть не пытается «подружиться». Это бесполезно. Я не вижу в нем ни друга, ни соседа приличного. Быстро схватив одежду, переодеваюсь в ванной.
Стучит по двери.
— Соседка, а у тебя утюг не найдется?
— Возьми тот, что стоит в квартире. В шкафу. На боковой полке. Осторожнее, это утюг хозяев квартиры, он капризный, там режим сбит на одно деление.
— Глаш… А может, ты погладишь? — спрашивает с надеждой. — Брюки и рубашку.
Так, стоп…
— Ты куда-то собрался?
— Ага. Я бы тебе рассказал, но мы же не обсуждаем личную жизнь.
Вот черт… Он гулять собрался! Торопливо наношу макияж.
— Когда вернешься?
— К утру, а что?
— А ты не мог бы… Там и остаться? — спрашиваю с надеждой.
Я все еще мечтаю остаться одна и выспаться спокойно.
— Остаться? С ночевкой у девушки, с которой тебя связывает приятный перепихончик? Глаша, если мужик ночует там, где трахается, тем самым он невербально подает сигналы: типа, эй, псс… тут кое-что большее намечается. Я такими сигналами семафорить не стану. Тем более, у меня есть квартира.
Вот черт…
— Так ты мне брюки погладишь? Экстренно, Глаш. Я завтра новый утюг куплю. Мне не сложно…
Если тебе утюг купить несложно, так, может, и заночуешь у той, что с тебя эти брюки снимет?!
— Только с одним условием.
— Какое?
— Мы сделаем расписание, чтобы не пересекаться. У меня ночная смена, завтра я хочу спать.
— Спи, разве я тебе мешать буду?
— Одна, Тихон. Если мы вынуждены быть соседями, то давай создадим удобства для двоих, а не только для тебя одного.
— Я творческий. Расписание — полная… херня…
Он отошел, но я услышала окончание:
— Из-под коня.
Херня из-под коня! Да как он с таким подходом в армии служил?
Наверное, часто сапогом по лицу красивому получал, и ему последние мозги отбили.
Получается, мне в соседи достался отбитый хам!
Ой, мама… Ой, как в деревню захотелось… В родную Камышовку…
Тем не менее, прятаться в ванной комнате все утро не выйдет. Придется покинуть помещение.
Осторожно выбираюсь, слушая отборную ругань.
— Ах ты падла… — бранится. — Глаша!
Я замираю на месте, побледнев от страха. Медленно крадусь в сторону прихожей, там есть большая металлическая ложка. На всякий случай. И еще стоит ароматизатор воздуха. Прысну в глаза…
— Глаша! — раздается ближе. — Ну будь ты другом, а? Одна рубашка уже испорчена. В какую сторону деление, а?
Слышится шум, Тихон бросается обратно.
— Да твою же мать… — бросается обратно. — Он еще и не стоит.
В воздухе пахнет паленым.
Пока Тихон, по всей видимости, собрался набрать воды для утюга, тот накренился и упал на рубашку, пропалив в ней большое пятно от подошвы.
— И у него подошва неустойчивая, — добавляю.
— Да я уже понял. Так ты поможешь?
— Я опаздываю. К тому же ты обзываешься.
— Когда?!
— Ты только недавно сказал. Ах ты падла, Глаша.
— Я сказал не так!
Хмурится,
