И он позволял мне их носить.
А сейчас он делает вид, словно ничего не произошло, вот абсолютно ничего. Получается, для него норма изменять мне. Сколько таких любовниц было, сколько из них вот так уже пытались заявить на него права, а я просто не знала?
Господи, почему это выяснилось сейчас, почему тогда, когда я узнала о беременности, почему именно тогда, когда я решилась о ней рассказать?
Почему эта ложь, эта грязная, гадкая ложь не вскрылась вчера, когда пирожные были не готовы, и я могла бы скрыть факт беременности, чтобы было проще развестись, чтобы он не имел на меня новых рычагов давления.
Все же Надя, она уже не совсем маленькая. Да и я… я ведь в его глазах теперь очень уязвима. Он знает, куда давить и как давить
— А если я не хочу смиряться и жить вот так дальше? Как ты можешь говорить, что ничего не изменилось, Игорь, когда поменялось абсолютно все? — накрываю живот руками, спрашиваю и плачу.
Не могу себя успокоить, не могу остановить рыдание. Знаю, что делаю только хуже и себе и ребенку. Но как сдержаться в такой момент, когда мир рушится? У меня ступор, шок. Кажется, что иногда даже забываю, как дышать. Только боль в сердце не проходит.
— Как ты можешь говорить, что любишь меня, когда спишь с другой женщиной? И сколько их у тебя вообще было? Сколько раз ты мне изменял? Со сколькими? — не знаю, разбирает ли он хоть слово в моей истерике, но это уже не важно.
Мне просто нужно выговориться, и неважно насколько внятная у меня речь. Знаю, что выгляжу жалко, никчемно, но мало кто может сохранить лицо в такой ситуации.
Раньше думала, что меня никогда не постигнет эта участь. Слушала знакомых, подруг, слышала, как им изменяют парни, мужья, и всегда давала категоричные однозначные советы: не думай ни о чем, дала пощечину, огрела еще чем-нибудь потяжелее, собрала вещи и ушла, гордо расправив плечи.
Я всегда говорила, что надо высказать ему напоследок все, что думаешь, не сдерживаться, припомнить все его грехи, а сейчас, когда сама оказалась в такой же ситуации, растерялась. Да, именно растерялась, не понимаю где я, кто я, что со мной.
Все прежние советы кажутся бессмысленными и глупыми. Ну какие крики, какое уходить, когда сердце разрывает на части, когда тебе хочется знать, за что, почему, как так вышло, что сделала не так? Как можно уйти, когда любишь и хочешь, чтобы это все оказалось страшным сном, чтобы раз, закрыла глаза, два, открыла и ничего не было
А дети? О них тоже нельзя забывать. Они ведь страдают больше всех во всем этом.
Мне больно за себя, больно за Надю, мы ведь с дочкой безумно любим его. Он наш мужчина, он наш защитник, он наш друг, он наш любимый человек. Игорь тот, кто балует, тот, кто заботится, тот, с кем приятно поговорить, тот, кто устраивает нам каждый день праздник.
Сейчас все это кажется ширмой. Кажется, что все эти годы были ложью. Кажется, что я все себе придумала, а на самом деле ничего не было.
Но ведь это не так!
Я точно знаю.
— Лиля, успокойся и перестань задавать глупые вопросы. Хватит того, что ты уже наговорила глупостей. Но я спишу все это на стресс. Все же ты упала, чуть не потеряла ребенка, испугалась, это любого выбьет из колеи. Поэтому сейчас засыпай, отдыхай и просто забудь то, что ты сегодня видела. Мы продолжим жить, как и жили.
Снова гнет свою линию, а я упрямо мотаю головой.
— Я так не смогу. Не смогу, Игорь. Я хочу получить развод, я хочу забрать детей и уехать, уехать как можно дальше. Пожалуйста, не надо, не держи меня. Ты ведь не любишь меня. Я ведь стала для тебя, — запинаюсь, потому что язык не поворачивается сказать, что стала для него удобной, что стала привычкой.
Боюсь, что если произнесу это вслух, то назад пути уже не будет.
— Ты все сможешь, Лиля, я в тебя верю. Ты никогда не была глупой, поэтому прекращай примерять на себя роль дурочки, она тебе не к лицу.
Ну да, глупой меня не назовешь, но и умной тоже, раз позволила сердцу завладеть собой и заглушить голос разума. Может быть, в любви и нет место разуму, но без него мы теряем себя и позволяем другому захватить власть над собой.
Чувствую себя обманутой, использованной. Еще так подчеркнул это дурочка. Посмотрела бы я на него, будь он на моем месте, и застукай меня с любовником. Да, я боюсь, небу жарко было бы. Он разнес бы все вокруг, всем бы прилетело.
— Повторяю, в последний раз.
Пауза. Многообещающая, тяжелая, и не предвещающая ничего хорошего. Я даже знаю, что он скажет.
— Я тебя люблю, ты моя жена, остальное не имеет значения. В моем сердце была, есть и будешь только ты, а любовница, это любовница. Со всеми проблемами я разберусь, не переживай, больше ты об этом не узнаешь. И на дочери это никак не отразится.
И вот на словах о дочери меня резко осеняет, я словно выныриваю из-под толщи воды и получаю глоток воздуха, который убивает. Когда слышу о Наде из его уст, меня буквально простреливает. Господи, ну что я за мать такая, что я за мать?
— Игорь, Надя… она… Надя с Олегом осталась. Игорь, ее надо забрать, я должна ее забрать, — начинаю суетиться, откидываю одеяло, но муж успевает оказаться рядом и удерживает на месте.
Брыкаюсь, стараюсь сбросить его руки, но катетер в локте обездвиживает одну, а без нее сложно противостоять более сильному противнику. Ну как он не понимает, мне страшно за ребенка. Я забыла о ней, пока лежала там, подвывая от боли.
Я забыла о том, что у меня есть старший ребенок, беспомощный, маленький, котенок совсем. Господи, какая я ужасная мать.
Я должна была в первую очередь вспомнить о ней, а я?
— Успокойся, Лиля. Я попросил Дарину забрать Надю к себе и присмотреть, пока я за ней не приеду, — резко говорит муж, и я застываю на месте.
— Что? Кого ты попросил? Любовницу?
Глава 7
Лиля
Господи, скажите, что мне это послышалось, что это слуховые галлюцинации.
Это ведь не может быть правдой.
Он не мог так поступить. Игорь не мог.
Находясь в здравом уме, ни одному человеку подобное в голову не придет. Нормальному человеку, а мне хочется верить, что муж все же нормальный, несмотря на то, как гадко со мной поступил.
Это ведь наша дочь, наша с ним. А его Дарина — это любовница. Та, которая строит на него свои планы, та, которая хочет забрать у меня ребенка.
Это ведь Надя, наша Надя, которая боится новых людей, которая, несмотря на свою приветливость, тяжело остается надолго с кем-то, кого знает, что говорить о незнакомце. Да, в обществе она не прячется за мои ноги, не ищет укрытия, она стойко держится, принимая новых людей, но вот так остаться с кем-то наедине, это не про нее.
Я с помощником мужа ее оставила только потому, что его она знает. Олег бывал у нас дома, когда Игорю приходилось работать сверхурочно, но не хотелось ехать в офис. Лучше бы Игорь с ним ее оставил.
Нет, ну правда, ну скажите, что это шутка.
Сжальтесь надо мной, кто-нибудь, пожалуйста.
Пожалуйста, я вас умоляю.
Чувствую, как по щекам катятся слезы, а у меня нет сил поднять руки и стереть их, настолько обессилила.
В таком отчаянии я еще ни разу не была. Я не знаю, что делать, не знаю, что говорить. Мне хочется бежать, бежать за Надей, найти ее, вырвать из лап той, что посмела разрушить нашу семью. Хочу прижать малышку к себе и никогда не отпускать. А главное никого к ней не подпускать, чтобы не смели даже подумать, что могут забрать ее у меня. Она моя дочь, только моя.
— Скажи мне, что ты пошутил, Игорь. Я прошу тебя. Скажи. Что. Это. Глупая. Злая. Шутка, — каждое слово говорю отдельно, у меня не хватает сил говорить связно, но он лишь смотрит на меня равнодушно.
— А что я должен был по-твоему, делать, тащить ее сюда, в больницу? Ты уверена, что для нее это лучше? Наде всего пять, и ты прекрасно знаешь, как она боится больниц, как она в них начинает плакать, а потом дома закатывает истерику, потому что в обществе не делает этого.
