меня, и, черт возьми, он выше, чем я думала. В нем, должно быть, около шести футов и двух или трех дюймов
1. Его фигура возвышается надо мной, заставляя чувствовать себя маленькой и незначительной. Скольжу взглядом по его телу.
Толстовка облегает широкие плечи. Очевидно, что он спортсмен, потому что его фигура напоминает греческую статую. Боюсь опустить взгляд ниже или отвести от него хотя бы на секунду.
В горле образуется ком, и его губы кривится еще сильнее, как у кота, нашедшего мышку, ждущую, чтобы на нее набросились.
Как, черт возьми, мне отсюда выбраться? Я не повернусь спиной к этому его взгляду. Как будто я — добыча, а он — охотник.
Делаю шаг назад, и он прищуривает свои темные, проницательные глаза. Качая головой, он говорит:
— Не так быстро, цветочек. Я отпустил твоего ботаника. И теперь хочу поговорить с тобой минутку.
— Э-э-эм… Мне не о чем с тобой говорить. Как я уже сказала, я должна вернуться к…
К чему? К стопке учебников, которые подумывала продать, чтобы оплатить больной матери поход к врачу? К болтливым девчонкам в соседней кабинке, обсуждающим какую-то глупую охоту за членами братства, где они планируют найти горячего спортсмена, который трахнет их в лесу. Да, есть к чему вернуться.
— Я помню, к учебе, — заканчивает он за меня.
Стою, чувствуя себя чертовски неловко, содержимое желудка подкатывает к горлу, и я действительно не понимаю почему. Он не причинит мне вреда. Не сможет, не здесь. Но не могу не напомнить себе, что он был совершенно спокоен, причиняя здесь вред другому парню, в открытую.
Что помешает ему сделать то же самое со мной? Учитывая его габариты, думаю, не так уж много людей могут противостоять ему.
Он слегка наклоняет голову и засовывает руки в карманы. Попытка показаться безоружным, но это заставляет меня нервничать еще больше.
— Как тебя зовут?
Я смотрю куда угодно, только не на него, сканируя пространство в поисках выхода. Если побегу назад, то окажусь в главном зале. Он же не нападет на меня там, верно?
Как будто догадываясь о моем следующем шаге, он вытягивает руку и обхватывает мое запястье, словно наручниками.
— Не так быстро, тихоня. Я хочу поговорить с тобой. Назови свое имя.
На этот раз это не вопрос, а требование.
Которое мне не нравится.
— Нет, спасибо. Тебе не обязательно знать мое имя, и не обязательно прикасаться ко мне. А теперь отпусти.
Придвигаясь ближе, улавливаю запах мяты и чего-то мужского, возможно, тикового дерева. Теперь он всего в нескольких дюймах от меня, и я сглатываю от пьянящего аромата, дыша через рот. Кем он себя возомнил? А еще лучше, почему я просто не занялась своими делами?
С опаской перевожу взгляд на него и жду. Он хочет знать мое имя, но я не скажу, так что мы в тупике. Это похоже на противостояние.
Его губы снова кривятся, а затем расплываются в широкой улыбке, и внезапно я понимаю, почему люди так на него пялятся. Дерьмо. Что-то мне подсказывает, что он нечасто пользуется этой улыбкой, только когда думает, что с ее помощью получит все, что захочет.
— Твое имя, — шепчет он, его голос мягкий и хриплый.
— А как же волшебное слово? — спрашиваю я.
Он усмехается.
— Я не прошу о многом. Тебе лучше дать мне то, что я хочу.
— Разве в твоем словарном запасе нет слова пожалуйста?
Теперь его глаза сужаются, а хватка на моем запястье усиливается. Настала его очередь встретить мой взгляд и промолчать. Он хочет узнать мое имя, но не собирается вести себя вежливо. Ничего удивительного.
Дергаюсь, пытаясь освободиться, что лишь побуждает его усилить хватку, пока я не перестаю сопротивляться. В груди разгорается жар, и требуется минута, чтобы впервые за долгое время осознать, что я чертовски зла.
Постоянные ссоры с мамой из-за денег, из-за врачей — все это убило что-то внутри меня. Заставило подавить и спрятать все свои эмоции, чтобы каждое движение не говорило о том, что может причинит боль моей матери, не заставляло ее смотреть на меня так, будто я разочаровала ее только потому, что не могу видеть, как она умирает.
Как он смеет так со мной обращаться? Он даже не знает меня. По телу разливается жар, пробуждая то, что долго спало.
На этот раз я резко одергиваю запястье, вырываясь из его хватки, и прижимаю руку к груди. Борюсь с желанием потереть нежную кожу.
— Просто оставь меня в покое.
— Назови свое имя, маленькая тихоня, и я оставлю тебя в покое. Это на самом деле не сложно.
— Я не твоя, не маленькая тихоня, цветочек, или как ты там, черт возьми, меня называешь.
— Тогда скажи мне свое имя, и я буду использовать его вместо этого.
Его задумчивый взгляд продолжает изучать мое тело, затем темные глаза возвращаются к моему лицу, оставляя на коже раздражающий ледяной след.
— Скажи мне…
Я все еще жду слово "пожалуйста", но он не говорит этого. Манерам его явно не учили. Либо это так, либо ему не приходится часто ими пользоваться.
— Я собираюсь вернуться в свою кабинку, а ты можешь пойти попинать мяч, поесть грязи или чем ты там, черт возьми, занимаешься, когда не терроризируешь людей.
Его улыбка становится шире, и белые зубы сверкают в тусклом освещении ламп. Она скорее хищная, чем успокаивающая. По рукам пробегают мурашки, и я кутаюсь в толстовку, сопротивляясь желанию натянуть капюшон, чтобы спрятаться от него подальше.
Быстро, очень быстро, его рука обвивается вокруг моей талии, и он прижимает меня к себе. Дыхание с дрожью вырывается из легких, и я испытываю искушение ударить его по яйцам. Находясь так близко он чертовски пугает, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он прижимается ко мне всем телом, и все, что чувствую — это твердые, горячие мышцы. Я дрожу, и это, кажется, доставляет ему удовольствие, а его улыбка становится только шире.
Он
