говоря, я тоже не могу в это поверить.
На этот раз, когда я снова собираюсь его ударить, ему удается схватить оба моих запястья.
— Шарлотта! — На этот раз мое имя — звук хлыста, такой же резкий, как удар моей руки по его лицу. — Шарлотта, если ты вернешься домой, они тебя заберут. И то, что сделает с тобой мой отец, мои братья… Лев… — он замолкает, на его лице появляется выражение, которое является чем-то средним между страданием и ненавистью. — Я не могу этого допустить, Шарлотта. Не тогда, когда это из-за меня.
Я смотрю на Ивана, все еще не совсем понимая, что он пытается сказать.
— Что ему от меня нужно? Я не знаю ничего, что могло бы помочь ему… ни с чем. Я даже почти ничего не знаю о тебе. — Я бросаю последние слова Ивану, и он снова вздрагивает.
— Это не шутка, Шарлотта, — предупреждает он меня, его руки все еще сжимают мои запястья. Они кажутся нежными в его широких, грубых ладонях, его пальцы обхватывают их. — С моим отцом шутки плохи. Он торгует женщинами, Шарлотта. Ты меня понимаешь?
Я замираю, моргая.
— Он…
— Он торгует женщинами. Теперь ты понимаешь? Почему я не хочу, чтобы он тебя заполучил? И что он может с тобой сделать?
Я чувствую, как моя кровь стынет в жилах, мой разум пытается уловить то, что говорит Иван. Секс-торговля — это одна из тех вещей, которые, как я знаю, теоретически случаются. Но это случается и с другими женщинами, женщинами, которые отправляются в отпуск одни в места, куда им не следует, женщинами, которые доверяют не тем мужчинам… О боже. Я сделала это. Я доверилась не тому мужчине. Я думаю о сайте, на котором я была, в углу интернета, где мужчина может избежать наказания за такие вещи, о месте, в которое я знала лучше не ходить, и мой желудок скручивается.
— Это то, что этот мужчина делал в моей квартире? Он работает на твоего отца? Он собирался отвезти меня в… — Я даже не могу закончить предложение, эта идея настолько ужасна.
Иван бледнеет.
— Я не знаю об этом. Но я пытался остановить его. Я… — Он втягивает воздух. — Я работаю с федералами. Пытаюсь получить информацию, достаточную, чтобы они могли остановить то, что он делает. Это невероятно опасно — работать с законом против такого человека, как мой отец. И я думаю, что он и мой старший брат начали понимать, что я делаю. Поэтому они хотят тебя, чтобы использовать тебя против меня, чтобы причинить мне боль.
Я качаю головой, вырываясь из хватки Ивана на моих запястьях, но он не отпускает. Его хватка ощущается как железные обручи.
— Я не понимаю, — кипя от злости, я смотрю на него. — Как меня можно использовать, чтобы причинить тебе боль?
Иван замирает, его руки все еще крепко держат меня. Одним быстрым рывком он притягивает меня к себе, его руки прижимают мои к груди, и когда он смотрит на меня сверху вниз, на его лице появляется выражение, которое заставляет меня тоже замереть. Это заставляет всю комнату на мгновение замолчать.
Выражение, которому я не могу дать название или, может быть, я просто не хочу, потому что прямо сейчас я не могу понять, что это значит.
— Тебе уже пора знать, — бормочет Иван, его голос внезапно становится мягким, как ласка. — После той первой ночи, которую мы провели вместе, тебе пора знать.
Его руки на мне, его прикосновения, то, как он смотрит на меня, — этого достаточно, чтобы вернуть все это, даже в этот момент. Достаточно, чтобы вернуть то, как он смотрел и касался меня той ночью в моей спальне, голодный взгляд в его глазах, то, как я чувствовала, как он пожирал меня. Что бы здесь ни происходило, это было по-настоящему. Это было то, что нельзя было подделать. И я знаю, что, когда он отпускает одно из моих запястий и зарывается рукой в мои волосы, притягивая мои губы к своим для яростного, почти болезненного поцелуя, это тоже по-настоящему.
ИВАН
Я должен был подумать прежде, чем целовать ее. Я знаю, что такое поддаться желанию, бушующему во мне прямо сейчас, чувству обладания ею, невзирая на последствия. Это чувство привело нас сюда — к моменту, когда моя щека все еще горит от ее пощечины, а ее глаза сердито сверкают на меня, прежде чем мои губы врезаются в ее губы.
Но я не могу остановиться.
Я, черт возьми, не могу остановиться.
Я снова солгал ей. Я сказал ей только половину правды. Я не мог скрыть от нее, кто моя семья, и не иметь никакой логической причины, почему она здесь со мной, в дерьмовом мотеле в Иллинойсе, а не в ее квартире или моей в Чикаго. Я также не мог скрыть от нее, кем я был.
Но остальное…
Я должен сказать ей всю правду, сказать, что я и есть Веном, и что я был тем человеком в «Маскараде», и преследовал ее все это время, и что проник в ее квартиру в маске, чтобы похитить ее, да, чтобы уберечь ее от моей семьи, но также и потому, что мне нужно было выиграть время. Время, чтобы придумать, что делать дальше. Вместо этого она думает, что я спас ее от него, и что он работал с моим отцом, чтобы похитить ее, что Веном — это некое прикрытие для человека, который использует темную паутину, чтобы заманивать женщин в качестве жертв для банды моего отца, занимающейся торговлей людьми. И это имеет смысл. Это история, которая соответствует всему, что произошло до сих пор.
И я готов позволить ей поверить в это, потому что, если бы я рассказал ей всю правду, она бы сейчас не была в моих объятиях.
Я не смогу удерживать ее долго. У меня есть решение, как уберечь ее от моего отца, но это не то, что удерживает нас вместе. И в любом случае правда в том, что я не думаю, что она хочет этого. Я не думаю, что она останется, независимо от того, что я сказал.
Отвези меня домой и оставь меня в покое.
Эти слова были словно кинжал, который все еще в моем сердце, проворачивается, когда я целую ее, облизывая ее рот, и мой язык переплетается с ее языком, а одна рука крепко сжимает ее волосы, чтобы она не убежала. Как я уже
