«Ты забыла? У тебя нет друзей. Друзья предают. Всегда. И Марк – он уедет через день и не вспомнит о тебе. А ты будешь собирать себя по кусочкам».
– Поздно уже. Я пойду, пожалуй. Спасибо тебе за… Ну, в общем, спасибо.
Марк проводил ее внимательным взглядом и еще долго сидел в качающемся круге света с задумчивым видом и разглядывал сучки в дощатой столешнице. Потом пошел спать.
А Лида долго не могла заснуть, вспоминая сегодняшний день – она прекрасно видела, как рады Марку мужики, как виснут на нем девицы, как бегают за ним дети, и говорила себе: «Видишь, какой он? Обаятельный, открытый, доброжелательный, искренний. Теплый. И при чем тут ты?! Он слишком хорош! Такие мужчины не обращают внимания на таких мымр, как ты, Михайлова, так что – остынь!» Но сколько Лида ни убеждала себя, что Марк не имеет к ней никакого отношения и не испытывает к ней ничего особенного, что он ведет себя так со всеми, – не помогало. И каждый случайный взгляд, каждое сказанное мимоходом слово, каждое нечаянное прикосновение словно пробивало новую брешь в ее броне.
И если бы она только знала, что этот обаятельный и привлекательный мужчина, этот принц на черном коне думает про нее то же самое: «Остынь, она слишком хороша для тебя. Москвичка, интеллигентка, почти кандидат наук, по-английски вон читает. Отец – известный археолог. А ты кто? Провинциальный реставратор с незадавшейся личной жизнью. Только и умеешь, что обольщать недалеких девиц…»
На следующий день, в субботу, все колготились на речке. Лида не хотела было, но потом взяла себя в руки и тоже пошла. «Ладно, – подумала, – просто позагораю». Она боялась опять подвернуть ногу, которую и вывихнула, выбираясь из воды на скользкий глинистый берег. Улеглась на бережку с книжкой, стараясь не слышать, как орет и визжит на реке экспедиционная молодежь. Вдруг солнце загородила какая-то тень – она посмотрела из-под руки: это был Марк, совершенно мокрый и голый, в одних плавках. Он сел рядом с ней прямо на траву:
– Можно, я тут около тебя посижу? А то замучили.
– Посиди. – Лида усмехнулась: – Я что, буду вместо пугала?
– Ну что такое ты говоришь?! – Марк возмутился. – И вообще, почему ты так к себе относишься?
– Как?
– Наплевательски!
– Откуда ты знаешь, как я к себе отношусь?!
– Я вижу.
– Послушай, знаешь что! Иди-ка ты к своим девицам!
– Ты что, ревнуешь?
Лида вскочила – как он смеет так с ней разговаривать! Но Марк схватил ее за руку:
– Пожалуйста, сядь! Мы привлекаем внимание – все решат, что мы ссоримся.
Лида села. Внутри у нее все кипело.
– Нет, что ты о себе вообразил?!
– Прости. Ну, пожалуйста, прости. Не знаю, что на меня нашло.
– Что тебе от меня надо?
– Да, собственно, ничего.
«Господи, мы же ссоримся, как любовники!» – подумала она.
– Ладно, ты тоже прости. И что я взвилась на пустом месте, не знаю.
– А я тебе артефакт принес. – Марк протянул ей мокрый камешек.
– Да какой же это артефакт! Это просто камень.
– Ну вот! А я-то думал, археологическое открытие совершил.
– На босую ножку похож, надо же! Маленькая каменная ступня с растопыренными пальчиками. Где ты его взял?
– В реке нашел. Наступил на него. А я подумал, может, и правда обломок скульптуры, уж больно натуральная ножка.
– Да нет, вряд ли. Каких камней только не бывает!
– Возьми себе, на счастье.
– Ладно, спасибо…
И Марк ушел. А Лида смотрела ему вслед, сжав в руке камешек-ножку. Но потом, когда все разошлись, подошла к воде и, размахнувшись, закинула подальше подарок Марка. «Нет, не хочу я этого. Не хочу. Слишком больно».
Ночью ей приснился странный сон: огромное помещение вроде стадиона и толпы людей, снующих туда-сюда. Но все они были какие-то одноцветные и плоские, и только два человека посреди этой странной толпы выглядели живыми: она и Марк. Лида видела все как бы сверху и чуть сбоку – две трехмерные цветные фигурки бродили среди серых теней и никак не могли найти друг друга, то сближаясь, то расходясь, – она закричала и замахала руками, показывая, куда им идти, чтобы встретиться, но напрасно…
– Лида! Лида, ты спишь?
Лида подскочила, резко очнувшись:
– Кто это?!
– Это я, Марк. Выйди на минутку, пожалуйста!
Сердце у Лиды заколотилось так, что она прижала руку к груди – вдруг выпрыгнет. Она натянула ветровку и вышла из палатки – хотя большинство народа жило в школе, Лида предпочитала существовать отдельно ото всех. Марк стоял, держа шлем в руке, с рюкзаком на плече – он с легкой улыбкой взглянул на испуганное и еще сонное лицо Лиды и ее спутанные волосы:
– Извини, что разбудил.
– Ты что, уезжаешь?
– Да, пришел попрощаться.
– Ну, пока. В смысле – прощай. То есть до свидания. – Лида покраснела: что она бормочет, как полная идиотка!
– Надеюсь, еще увидимся.
– Я тоже…
Марк смотрел ей прямо в глаза, очень серьезно, и Лида никак не могла отвести взгляд.
– А ты не хочешь… прокатиться со мной? – Марк все эти дни без конца катал визжащих девчонок на своем «черном коне».
– Нет! – У нее вдруг пересохло в горле. – Спасибо, не стоит.
– Боишься? Я хорошо вожу мотоцикл.
Лида опустила голову, но потом справилась с собой – обоим было понятно, что говорят они вовсе не о поездке на мотоцикле:
– Мне кажется, ты возил на нем слишком многих.
Марк помолчал, потом усмехнулся:
– Что ж, это верно. Да, ты достойна быть единственной… пассажиркой. Ну ладно, пока. Удачи тебе, Артемида, – повернулся и ушел, помахивая шлемом.
Лида смотрела ему вслед: почему – Артемида?! Почему? Она вернулась в палатку, влезла опять в спальник, заткнула руками уши, чтобы не слышать постепенно удаляющегося звука шохинского мотоцикла, и часа два приводила себя в чувство: «Ты все сделала правильно. Только вспомни, как ты страдала раньше. А ведь то, что казалось тебе влюбленностями – даже в Захара! – не идет ни в какое сравнение с этим чувством, которое ты даже не знаешь как назвать. Все, что было раньше, это так – рябь на воде, а это…
Подводное землетрясение!
Ты не успеешь глазом моргнуть, как цунами сокрушит тебя напрочь.
Так что все правильно.
Ну, подумаешь, пострадала немножко. Значит, еще живая.
Все нормально, ты справишься!»
Она, конечно, справилась, но не сразу – как нарочно, еще долго все разговоры так и вертелись вокруг Марка Шохина:
– Ах, какой обаятельный!
– Такой романтичный!
– Ты подумай, влюбился в эту свою Александру чуть ли не мальчишкой!
– И до сих пор верен своему чувству!
