Предшественником Роджера был Том, женатый профессор Йельского университета. Аллегра сошлась с ним на старшем курсе, их бурный, страстный роман был основан исключительно на сексе. Она еще не встречала никого похожего на Тома, и их отношения закончились, только когда он взял творческий отпуск и отправился на целый год в путешествие пешком по Непалу. Он взял с собой жену и грудного младенца, их сына. Когда Том вернулся, его жена снова ждала ребенка, но к тому времени Аллегра уже встречалась с Роджером. Однако когда бы их пути ни пересекались, между ней и Томом всегда проскакивало нечто вроде мощного электрического разряда. Когда он уехал преподавать в Северо-Западный университет, Аллегра вздохнула с облегчением. Пусть Том испытывал к ней непреодолимое влечение, но он так и не смог реально представить их будущее. Когда он думал о будущем, то видел перед собой только Митру, свою жену, и их сына Евклида. Том отошел в прошлое, и доктор Грин, психоаналитик, редко заговаривала о нем, разве что когда хотела напомнить, что у Аллегры до сих пор не было с мужчиной отношений, предусматривающих какие-то обещания, касающиеся их общего будущего.
— Ну, не знаю, мне двадцать девять лет, должны же у меня быть связи с мужчинами, — не раз говорила Аллегра. — А выйти замуж мне никогда по-настоящему не хотелось.
— Дело не в этом, Аллегра, — возражала доктор Грин. Она была уроженкой Нью-Йорка, и ее большие темные карие глаза иногда преследовали Аллегру после сеансов. Аллегра ходила к психоаналитику вот уже четыре года с перерывами. Ее в целом устраивала собственная жизнь, вот только свободного времени постоянно не хватало и уж очень многого от нее ждали и в семье, и в фирме. — А на вас кто- нибудь когда-нибудь хотел жениться?
Доктор Грин упорно возвращалась к вопросу, который самой Аллегре казался бессмысленным.
— Какая разница, если я не хочу замуж? — защищалась она.
— Но почему? Почему вам не нужен мужчина, который хотел бы на вас жениться? В чем дело, Аллегра? — не унималась доктор Грин.
— Но это же просто глупо! Роджер женился бы на мне, если бы я поехала с ним в Лондон. Я сама не захотела, у меня слишком бурная жизнь здесь, в Лос-Анджелесе.
— Почему вы думаете, что он бы на вас женился? — Порой Аллегре казалось, что доктор Грин похожа на маленького хорька, который залезает во все уголки и все вынюхивает, вынюхивает. — Он когда-нибудь это говорил?
— Мы на эту тему не разговаривали.
— И вас это не удивляет, Аллегра?
— Какая разница? С тех пор прошло два года, — начинала раздражаться она. Аллегра терпеть не могла, когда доктор Грин принималась за свои бесконечные расспросы. — Какое это имеет значение сейчас? — Все равно она слишком молода и слишком занята своей карьерой, чтобы выходить замуж.
— А как насчет Брэндона?
Доктор Грин никогда не забывала о Брэндоне, но Аллегре почему-то не нравилось обсуждать его с психоаналитиком. Ей казалось, что доктор Грин не понимает его ситуации или не осознает, как сильно травмировал его вынужденный брак.
— Когда он подает на развод?
— Когда они решат финансовые и имущественные вопросы, — обычно отвечала Аллегра, рассуждая как адвокат.
— А почему бы им не отделить одно от другого и не заняться сначала разводом? Ведь потом можно сколько угодно заниматься разделом имущества.
— Зачем? Какой в этом смысл? Нам же не обязательно жениться.
— Верно, не обязательно, но хочет ли он жениться? А вы, Аллегра, хотите за него замуж? Вы когда-нибудь обсуждали этот вопрос?
— Нам незачем его обсуждать, мы прекрасно понимаем
друг друга. Мы оба заняты, оба делаем карьеру, да и встречаемся только два года.
— Некоторые люди женятся и выходят замуж и после более короткого знакомства. Суть в другом. — Доктор Грин впилась в Аллегру взглядом своих проницательных карих глаз. — Не связались ли вы снова с мужчиной, который не хочет брать на себя обязательства?
— Конечно, нет! — Аллегра в который раз тщетно попыталась избегнуть пронизывающего, как луч лазера, взгляда. — Просто еще не время.
Обычно на этом месте доктор Грин кивала и ждала, что она скажет дальше.
За два года почти ничего не изменилось, только Аллегре было сначала двадцать семь, потом стало двадцать восемь, а теперь двадцать девять, в то время как раздельное проживание Брэндона с женой длилось уже два года. Его дочерям, Николь и Стефани, исполнилось одиннадцать и девять лет, а Джоанна до сих пор не преуспела в поисках работы. Как и Брэндон, Аллегра объясняла последнее обстоятельство отсутствием у нее образования. Незадолго до рождения старшей дочери Джоанна бросила колледж.
Кстати, следующей записью на автоответчике Аллегры была запись Николь. Девочка надеялась, что все в порядке и в выходные Аллегра приедет с ее папой в Сан-Франциско. Она соскучилась и мечтает, как они все трое будут кататься на коньках.
— И еще… мне очень понравился свитер, который вы прислали мне на Рождество… Я хотела написать письмо, да забыла, а мама говорит… — В трубке повисло смущенное молчание. Девочка пыталась собраться с мыслями. — В эти выходные я обязательно напишу вам письмо. До свидания. Всего хорошего… — Девочка ойкнула и, спохватившись, что не представилась, поспешно добавила: — Это Ники. Пока.
Все еще улыбаясь, Аллегра прослушала следующее сообщение — от Брэндона. Он предупреждал, что все еще в офисе и задержится допоздна. Его сообщение было последним.
Аллегра выключила автоответчик, допила минеральную воду, выбросила пустую бутылку в мусорное ведро и взяла телефон, чтобы позвонить Брэндону на работу.
Сидя с телефонной трубкой в руке на кухонном табурете, обхватив ногами его металлические ножки, она выглядела высокой, тонкой и очень красивой, но не сознавала этого. Аллегра так долго жила в окружении красивых людей, что красота лица и тела не была для нее чем-то необычайным и интересовала ее куда меньше, чем духовный мир. О собственной же красоте она никогда не задумывалась и от этого только становилась естественнее, так как все ее внимание было сосредоточено на окружающих ее людях.
Брэндон снял трубку своей личной линии на втором гудке; по голосу чувствовалось, что он занят и недоволен тем, что ему помешали. Сразу ясно, что он работает.
— Брэндон Эдвардс слушает.
Аллегра улыбнулась. Ей нравился его голос — глубокий, низкий, сексуальный, — а еще больше нравилась его манера говорить. Высокий светловолосый Брэндон был всегда подтянут и аккуратен; одевался он, пожалуй, в несколько консервативной манере, но Аллегру это устраивало. Во всем его облике чувствовалась некая цельность и безупречность.
