Мужчины рядом с девушкой постарались принять достойный вид. Сколько же лет прошло с тех пор, когда они последний раз прогуливались в компании красивой женщины? Даже в своем тряпье они выглядели польщенными и довольно гордыми.
Зак лихорадочно щелкал всеми четырьмя камерами, висевшими у него на шее. Все они были поставлены на разную экспозицию, чтобы добиться разного эффекта. Что-то как будто происходило с Баффи. Она двигалась, меняла выражение лица и ритм жестов в такт щелчкам фотокамер Зака.
Затем был сделан снимок, сделавший ее известной во всем мире.
Она сдвинула зеленую пластиковую шляпу на один бок, обняла, как техасский медведь, своих диковинных спутников за шею и приблизила их головы к своей. Все трое улыбнулись. Улыбка Баффи сияла, а улыбкам пьяниц не хватало зубов. Появившись на обложке журнала, эта фотография стала символом новой «Высокой моды», новой американской индустрии моды.
Постепенно светало. После дождевиков в Беттери снимали деловые костюмы на пустынной Уолл-стрит, спортивную одежду в Китайском квартале, платья на Геральд-сквер и…
Именно на Геральд-сквер Марселла почувствовала себя очень счастливой. Когда Диана и Баффи бежали, распугивая голубей, подъехало такси, и из него вышла Джейн Колдуэлл.
— Я разыскиваю вас по всему городу, — сказала она Марселле. — Послушайте, я знаю, что вы пытаетесь сделать, и хочу вам помочь.
Джейн ясно дала понять, что поддерживает свою новую начальницу. Марселла знала, что Джейн слишком цельная натура, чтобы просто переметнуться от одного босса к другому, она искренне хотела, чтобы Марселла добилась успеха.
Весь оставшийся день Джейн помогала всем, чем могла: подшивала надорванный подол, держала намазанные горчицей колбаски, служившие в данном случае реквизитом, или уговаривала сердитых полицейских позволить двум огромным фургонам припарковаться на Пятой авеню напротив магазина Тиффани.
— Офицер, у нас есть разрешение на съемку, — лгала она, потому что Марселла забыла купить необходимое разрешение у властей Нью-Йорка. — Оно должно быть где-то тут, в этих кучах одежды. Но знаете, офицер, вот что я подумала… этот выпуск посвящен истинному Нью-Йорку. Кстати, позвольте представиться, я Джейн Колдуэлл, редактор-управляющий журнала «Высокая мода». Так о чем я? Ах да, этот выпуск посвящен Нью-Йорку, и нам было бы очень приятно, если бы вы оба сфотографировались с нашими моделями.
— А что, можно, — сказал один из колов, явно итальянец. — Моя жена все время читает ваш журнал.
— Можно узнать ваши фамилии для подписей? — вежливо поинтересовалась Джейн, вытаскивая блокнот и ручку, которые все время были у нее наготове.
— Антонио Спаго… С-П-А-Г-О. — Полицейский был явно польщен. — Моего напарника зовут Джерри Маккендлис. М-А-К-К-Е-Н-Д-Л-И-С. Ни о чем не волнуйтесь, леди.
На весь следующий час полицейские Спаго и Маккендлис стали внештатными сотрудниками и телохранителями съемочной группы. Когда Заку понадобилась толпа на заднем плане, Спаго распорядился, чтобы группа зевак пришла в движение, и наоборот. Он даже почти на пять минут остановил уличное движение на пересечении Пятой авеню и Пятьдесят девятой улицы, когда Баффи и Диана изображали, будто хотят перебежать этот один из самых оживленных в мире перекрестков.
День сменился вечером, и женщины приступили к съемкам вечерних нарядов в ресторане «Таверна» в Центральном парке.
— Сладкий, если я чего-нибудь не поем, один фотограф уже никогда не сможет иметь детей, а это будет ужасной потерей, — пригрозила Баффи.
— Присоединяюсь, — сказала Диана.
— Мы поедим, как только закончим съемки конных экипажей и швейцаров, — пообещал Зак.
— Ура! — раздался дружный возглас всей команды.
Когда наконец был отснят последний кадр, все отправились в ресторан. Зак сел рядом с Баффи за один из круглых столов, зарезервированных за съемочной группой. Баффи замерзла и передвинулась поближе к камину, в котором потрескивали поленья.
— Летнюю одежду всегда снимают в середине Марти? — спросила она Зака.
— Нет, март — немного поздновато. Обычно мы делаем это в январе и феврале, — ответил он. — Купальники почти всегда фотографируем в январе.
— Звучит ужасно, дорогой, — беспечно отозвалась Баффи. — Девушка может отморозить себе что-нибудь важное.
— Поэтому обычно мы едем куда-нибудь в теплые края — на Арубу или Ямайку, — пояснил Зак. — Ты была на Ямайке?
— А там есть футбольная команда? — улыбнулась Баффи.
— Зачем ты это говоришь? — серьезно спросил Зак. — Ведь ты не такая. Ты притворяешься дешевой и пустой, но в объектив видно совсем другое. На моих фотографиях ты будешь не такой.
— И какой же я буду? — тоже серьезно спросила Баффи.
— Ты будешь нежной, заботливой и уязвимой. Ты женщина. В тебе есть ум, ты умеешь мечтать, у тебя есть честолюбие. Ты прекрасна со всех сторон.
— Ты правда так думаешь, Зак? — тихо спросила Баффи.
— Я правда так думаю.
После субботнего марафона все должны были бы изнемогать. Должны были, но не изнемогали. Поэтому к полуночи фургоны остановились у здания «Высокой моды», и возбужденная съемочная группа стала ждать первых проявок.
Марселла Тодд распорядилась открыть столовую администрации и устроила небольшую вечеринку для фототехников, парикмахеров, гримеров, моделей и водителей. И даже для офицера Маккендлиса, который присоединился к ним по окончании своей смены и проявлял настойчивый интерес к Джейн Колдуэлл, которая нисколько не возражала.
Шампанское лилось рекой.
А в фотолаборатории шестеро лаборантов, которым заплатили втрое, под руководством Зака тщательно проявляли сто двадцать три пленки, которые он отснял начиная с раннего утра.
Баффи Сарасота ждала вместе с ним. Она была взволнована, но не только из-за себя. Она еще не вполне осознала, что этот безумный день круто изменил ее жизнь.
— Я знаю, что все получится великолепно, — нервно проговорил Зак. — Я знал это, уже когда снимал. Фотограф чувствует, когда съемки идут хорошо. Марселла тоже. Она не устроила бы этой вечеринки, если бы думала, что фотографии не удались. Она даже вызвала художника, чтобы прямо ночью начать работу над макетом.
Баффи слушала возбужденного фотографа и смотрела на него. Гордый и одаренный человек и видит в ней, по его мнению, что-то особенное. Она хотела этого мужчину, как никогда и никого в жизни.
В комнату вошла лаборантка в покрытом пятнами белом халате, в руках она держала пластмассовую коробку, полную слайдов.
— Посмотришь первые прямо сейчас или подождешь до понедельника?
— Да, сейчас! — взревел Зак.
Он включил лампу под большим, покрытым плексигласом столом и разложил первые слайды на освещенной поверхности. Слайды ожили.
На первых снимках была Баффи и пьяницы в Беттери-парке. При виде одного из слайдов у Зака перехватило дыхание. Профессиональный фотограф делает тысячи, может, даже миллионы снимков за свою карьеру, но всего несколько раз ему удается сделать нечто большее, чем просто отображение увиденного, получить фотографию, которая поднимается до уровня произведения искусства.
Контраст между совершенством и красотой лица Баффи и жалкими лицами пьяниц рассказывал целую историю об успехе и крушении, что и было жизнью Нью-Йорка. Это была самая лучшая фотография из всех, которые когда-либо сделал Закери Джонс. Люди будут помнить этот снимок до конца его жизни.
Он повернулся к Баффи.
— Ты чудесна. — Он подошел к ней и, обняв за талию, приподнял над полом. — Ты великолепна. Чудесна. Фантастична.
— О Зак… — рассмеялась Баффи.
И тут вдруг они осознали, что их губы очень близки. Зак поцеловал ее, крепко, взволнованно, почти грубо. Поцелуй длился и длился, дыхание Зака и Баффи учащалось…
В голове у Баффи все смешалось. Казалось, она уносится куда-то далеко из просмотровой комнаты «Высокой моды». Даже дальше, чем Техас. Она нашла человека, заставившего ее на самом деле испытать страсть. Впервые она не притворялась, не изображала страсть, как с другими мужчинами. «Прошу тебя, Боже, — взмолилась она, — заставь его испытывать ко мне то же самое. Я должна удержать этого мужчину».
— Ты знаешь, насколько ты мне небезразлична? — спросил Зак. Его руки нежно сжимали ее тело в такт дыханию. — Мне нужно столько тебе сказать.
«Я должна удержать этого мужчину, — снова подумала Баффи, от ужаса у нее похолодело внутри. — Я должна удержать этого мужчину. Я сделаю все, чтобы его удержать».
Пылкий поцелуй возобновился, и Баффи потянулась рукой к застежке-молнии черного платья без бретелек, которое было на ней. Она уже столько раз это проделывала, что молния расстегнулась тихо, и тугое платье стало сползать.
— Я многое умею, — прошептала она Заку на ухо. — Очень многое.
