— А тебя бесит, что ты не можешь, — сказал он и впервые за прошедший час искренне улыбнулся.
— Я писатель, я пытливая, — запротестовала я.
— Ты шумная, — парировал он.
— По-моему, мы хотели поесть, а не поговорить.
Алекс наколол кусок мяса на вилку и осклабился.
— Ну как — чувствуешь изменения? — спросила я позже, когда мы шли по улицам, уплетая мороженое. Было еще тепло, у меня потекло мороженое, и Алекс остановился, чтобы слизать его с моей руки.
— Какие изменения? — спросил он, возвращаясь к своему рожку и весело раскачивая наши сцепленные руки. Вторая бутылка вина и шампанское, которые я заказала, когда он отлучился в туалет, раскрепостили его.
— После тридцатилетия, — объяснила я. — Есть изменения?
— Не-а, — не задумываясь ответил он. — Как тебе мороженое?
— У тебя не получится отвлечь меня, — отозвалась я столь же стремительно. — Должен же ты чувствовать хоть какие-то изменения.
— Да вроде нет, — сказал он, выводя меня на мостовую, на противоположной стороне которой в маленьких магазинчиках пестрели разноцветные ткани. — А я изменился внешне?
Я лизнула мороженое и остановилась, чтобы хорошенько его рассмотреть. Те же блестящие черные волосы, короткие и слегка вьющиеся на концах, одна прядь неизменно торчит, оттого что он весь день проводил по ней рукой. Спереди длинные и блестящие, на пробор они слегка уходили налево, так что с одной стороны спадали на брови и трепетали перед самыми его глазами, живыми и ярко-зелеными. Они казались усталыми — но ночь, проведенная в кресле, не способствовала ясности глаз. Мимические морщинки напоминали о том, что, несмотря на напряжение последних нескольких дней, он обычно гораздо больше времени проводит улыбаясь, а не предаваясь тяжким думам и куксясь. Другая часть шевелюры была длиннее и нависала над высокой скулой, подчеркивая контраст между черными волосами и бледной кожей. Губы были красными и полными. Когда они вытянулись в улыбку, я увидела, что они обагрены вином, которое мы пили.
— Так что, я выгляжу старше? — снова спросил он.
Я покачала головой и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его, не обращая внимания на мороженое, которое растаяло и растеклось между моими пальцами.
— Ты выглядишь что надо.
— Ну и слава Богу. Пошли.
— Куда мы идем? — спросила я, и мое сердце застучало быстрее. Я выбросила стаканчик в ближайший контейнер, а Алекс еще доедал свой рожок.
— Ты хотела увидеть Париж. — Он указал на несколько крутых ступенек. — Пошли смотреть Париж.
Я подняла голову и увидела величественный храм с великолепной купольной крышей.
— Сакре-Кер? — спросила я, полагаясь на свой внутренний путеводитель.
— Сакре-Кер, — подтвердил Алекс. — Ты сможешь подняться по ступенькам в своих туфлях?
— Мне нравится, что ты так хорошо меня знаешь, — сказала я, глядя вниз на очаровательные пыточные приспособления, ремешками пристегнутые к моим ногам, — И мне нравится, что я, зная тебя, совершенно спокойно могу сказать: нет, не смогу.
— Ну давай, — засмеялся Алекс, подводя меня к штуке, похожей на трамвай. — Они скоро закрываются.
Пробежав сквозь строй людей, пытавшихся продать нам пластиковые Эйфелевы башни и Сакре-Керы с заснеженным куполом, миновав туристов, которые щелкали фотоаппаратами, не успев даже подойти к базилике, я обернулась и взглянула на Париж. Вид был умопомрачительно захватывающий, а звезды в смоляно-черном небе отражались внизу в городских огнях. Когда мое дыхание пришло в норму, я снова повернулась к базилике, если ее можно было так назвать, — не придуманы еще слова, которыми можно описать это потрясающее здание. До того оно прекрасное. Даже прекраснее, чем Нотр-Дам; скорее приветливое, чем импозантное, но все же очень величественное, — я просто лишилась дара речи. Его белый камень, казалось, светился в темноте, свет заливал здание снизу; выигрышно расставленные прожектора освещали каждую неповторимую деталь. Если какие-то недостатки и был и, то совершенно незаметные. Дженни в доску расшибется, но узнает, кто ставил свет, и обязательно выцепит этого человека, чтобы он сделал ей портретные снимки.
— Тебе нравится? — спросил Алекс, встав сзади и положив руки мне на плечи.
— Еще как, — сказала я, глядя то на базилику, то на город. — Спасибо, что привел меня сюда.
— Я знал, что ты будешь в восторге от вида, — прошептал он. — И я уверен, что это единственная вещь в Париже, которая старше меня.
— Ага, вы примерно одного возраста. — Я слегка пихнула его.
— Я уже устал говорить тебе, чтобы ты замолчала, — сказал он, усаживаясь на низкую стенку передо мной. — Красиво, да? Мне нравилось приходить сюда, смотреть на Париж.
— Видно лучше, чем с Эйфелевой башни. — спросила я, ища какую-нибудь табличку с описанием базилики.
— Она с другой стороны, — сказал Алекс, читая мои мысли. — И видно действительно лучше. Ты знаешь, что парижане ненавидят Эйфелеву башню?
— Снобы, — сказала я, зажимая его ладони своими. — Все равно она замечательная. Мне нравятся зыби Парижа.
— Зыби?
— Ну да, — сказала я, стараясь подобрать слова, но вместо этого беспомощно жестикулируя. — Здесь беспорядочно. Очертания зданий то плавные, то острые, то парят, то пресмыкаются. Словно волны.
— А Нью-Йорк какой? — Он с интересом смотрел на меня. Ну правильно — я же писатель как-никак.
— А Нью-Йорк как каланча, — выдала я. — Там все высокое и худое, словно замершее. Ему не хватает того, что в обилии есть в Лондоне, — зеленых островков. Вообще город не для клаустрофобов. Почти нет места, чтобы присесть и перевести дух.
— У людей нет времени, — резюмировал он. — Манхэттен вечно занят делами.
— Правда. — Я кивнула, стараясь сообразить, как бы так ненавязчиво подвести разговор к тому, что я хочу к нему переехать. — Но я никак не могу отделаться от ощущения, что здесь не смогла бы работать. Этот город создан, чтобы бродить, держаться за руки, есть мороженое.
— И напиваться — ты заметила, сколько здесь баров? — Он притянул меня к себе и положил свою голову мне на грудь.
— Прикладываю все силы, чтобы не замечать, — сказала я, вспомнив, сколько пила в Лос-Анджелесе. Так не пойдет. Хотя у меня в квартире лежала одна и та же бутылка водки, а выпила я, если посчитать, бутылку вина, которая пролежала в холодильнике всю неделю. До чего же все изменилось после отъезда Дженни…
— Значит, Лондон — идеальное сочетание того и другого? — поинтересовался он.
— Не идеальное, — сказала я. — Ему не хватает кое-каких важных вещей, которые есть в Нью-Йорке.
