Их чудесное уединение резко оборвалось всего через пять дней.
Гидеон вернулся из порта со свежими яйцами, они были еще теплыми, когда он клал их в корзину, толстыми ломтями ветчины, большим куском сыра и тремя буханками хлеба. В корзинке поменьше были грибы. Дендре приготовила фритатту, своего рода открытый омлет, и все домашние уселись завтракать. После еды Гидеон скрылся в мастерской, остальные занялись повседневными делами.
День выдался пасмурным и довольно холодным. Топились все печи, центральное отопление грело слабо. Дом на острове в это хмурое утро казался особенно уютным. Дендре решила предоставить Китти готовить обед, а сама заняться ужином. Утро она собиралась провести в спальне за интересной книгой.
Гидеон не захотел брать в мастерскую никакой еды, кроме бутербродов и термоса с кофе. Он с головой ушел в рисунки для серии гравюр, над которой работал. В обеденное время Дендре пошла на кухню, съела тарелку супа с хлебом и вернулась в спальню. В отсутствие дочерей, без гостей и Эдер дом казался очень тихим, спокойным, одиночество доставляло ей наслаждение.
Часа в два дня Дендре заметила, что на телефоне горит сигнальная лампочка. В мастерской была снята отводная трубка. Первый разговор длился минут сорок, вскоре последовал еще один. Гидеон мог звонить кому угодно, по любому делу, но она невольно задалась вопросом, не с Эдер ли он разговаривает. Собственно, если и так, это не имело никакого значения. Дендре собиралась поговорить о ней с Гидеоном по возвращении в Нью-Йорк. Ближайшие месяцы она хотела провести с мужем и детьми, потом была готова покинуть его, если придется.
Как только сигнальная лампочка погасла во второй раз, Дендре снова взялась за книгу, но тут в спальню вошел Гидеон.
– Привет.
– Сегодняшний день мне нравится, – улыбнулась она.
Гидеон, не ответив, подошел к кровати, снял несколько белых домотканых мягких ковриков, отнес их к камину и положил на пол. Дендре залюбовалась мужем – Таким вдохновленным, исполненным бодрости и огня он выглядел. В глазах Гидеона было полнейшее блаженство и… вожделение. Это заставило развалившуюся в шезлонге Дендре выпрямиться. Гидеон подошел к ней, обнял, крепко сжал и выпустил.
В этом объятии она просто растаяла от любви. Гидеон начал раздевать ее, прошептав тихим, ласковым голосом:
– Давай займемся любовью, как ею не занимались никогда никакие любовники. Ни слова, чтобы не нарушить этой минуты, просто двое в страсти и любви.
Дендре начала раздевать его. Руки ее дрожали. Обнаженные, они стояли лицом друг к другу. Гидеон подошел к жене вплотную, поцеловал в лоб, затем в кончик носа. Лизнул ее губы и поцеловал их. Кончиком языка провел линию от шеи до пупка. Руки его напоминали мягчайшие перья, такими легкими были ласки.
Он свел вместе ее груди, погладил их, прильнул губами к соскам. Ласкал их, пока кружки вокруг них не сморщились. Положил ее на коврики, лег сверху и ласкающими пальцами, влажными от ее страсти, приготовил Дендре к тому, чтобы принять его.
В промежутках между неторопливыми, утонченными пронзаниями он говорил, как любит ее. Дендре потеряла контроль над собой, оргазмы следовали один за другим, погружая ее в облако сладкого блаженства. Она всхлипывала, роняя слезы радости, потому что отдавалась в любви. Любовь, а не похоть правила их близостью.
Когда они вместе кончили, Гидеон воскликнул:
– О да! Да, моя богиня любви!
И прежде чем отпустить Дендре, полежал на ней какое-то время.
Дендре смотрела на пляшущие в камине язычки пламени. Глаза Гидеона были закрыты. Она коснулась его руки, но тот отдернул ее. Дендре была потрясена. Он никогда не отвергал ее, ни разу! Казалось, он влепил ей пощечину, вывел ее из какого-то транса. Гидеон занимался любовью с ней так только в молодости. Собственно, он обладал сейчас не ею, а Эдер. «Ни слова, чтобы не нарушить этой минуты». Конечно, с горечью подумала Дендре. Он не хотел нарушать иллюзию бруклинским акцентом, воображая, что обладает Эдер с ее красивой, безупречно правильной речью. И носом.
Несколько секунд Дендре казалось, что ее вот-вот стошнит. Она глубоко задышала, пытаясь успокоиться. А когда справилась с тошнотой, ее охватил гнев: муж брал ее как замену Эдер! Это было отвратительно. Гидеон перешел границу, которую провел сам: причинять жене как можно меньше боли в подобных обстоятельствах. Несмотря на все сексуальные причуды, каким предавались они с Гидеоном, Дендре никогда не испытывала стыда и не чувствовала себя грязной. Теперь это произошло. Она чувствовала себя так, словно он использовал ее как проститутку, расплачиваясь за это предоставленным ей образом жизни. Гидеон пользовался ею, как хотел, без всякиx угрызений совести.
Она и сама чувствовала себя виноватой, потому что дозволила ему дойти до такого, – своим недостаточным чувством самоуважения, своей одержимой любовью и скрытой тревогой. Что же теперь? К черту чувство вины! Это бессмысленная пустая трата энергии, сказала себе Дендре. И сосредоточилась на гневе.
Дендре снова влезла в джинсы и надела брошенную на пол белую шелковую блузку. Застегнула пышные рукава и собралась надеть овчинную безрукавку, когда Гидеон открыл глаза.
– О, прекрасно, ты не спишь, – сказала она и бросила ему бархатный автомобильный коврик.
– Мне не холодно, – сказал Гидеон. Ему не понравился ее тон и выражение лица. Такое он слышал и видел впервые.
– Я бросила его не потому, что беспокоилась, холодно тебе или нет. Просто не хочу видеть тебя голым, пресыщенным любовью и сексом.
– Вот тебе на, – ответил он, не сделав ни малейшей попытки укрыться. – Что это значит, Дендре?
В его голосе слышалась нотка раздражения.
– Гидеон, ты трахал меня, но занимался любовью с Эдер. «Давай займемся любовью, как ею не занимались никогда никакие любовники». Ты обращался к ней, а не ко мне. «Ни слова, чтобы не нарушить этой минуты». Тебе хотелось сохранить иллюзию, будто тело, с которым ты занимаешься любовью, нежным сексом, принадлежит твоей любовнице, а не жене!
Гидеон поспешно поднялся с пола, натянул джинсы с пузырями на коленях и старый свитер с пятнами краски. Он ни разу не видел Дендре такой, как теперь. Она, разумеется, попала в точку. Он подошел к столу, взял из коробки сигару и специальными ножницами, которые постоянно носил в кармане, отрезал кончик. Потом вернулся к камину. Медленно поворачивая сигару в пальцах, чтобы она зажглась ровно, прикурил и несколько раз выдохнул дым.
Дендре наблюдала за каждым его движением, тщетно ожидая каких-то слов. Мыслила она ясно и понимала, что этих обвинений муж ее не станет отрицать. Гидеон Пейленберг был кем угодно, только не лжецом.