Как-то вечером мы с Алексом ужинали в китайском ресторане. Я была на середине своего рассказа про Боба Аллена, когда Алекс бросил вилку и сказал, что больше не желает этого слышать. Почему я так много говорю об этом парне? И вообще, что между нами происходит? «Боб Аллен — слабак, — ответила я, — мало подходящий для роли любовника, если бы такового я и собиралась завести». «Ты лжешь, — настаивал Алекс. — Так говоришь, он тебя не устраивает?» И продолжал в том же духе. Три дня после этого мы с ним не разговаривали. В конце концов он пришел с букетом из дюжины роз, извинился и попросил выйти за него замуж.
Я была застигнута врасплох. Алекс еще не был разведен, и до этого мы ни разу не говорили о женитьбе. У нас было много разговоров: о будущем, о том, что я собираюсь закончить колледж, о покупке дома. Но вопрос с женитьбой все как-то ускользал. На следующий день мы пошли в магазин и купили обручальное кольцо с бриллиантами. Мне нравилось показывать его сестрам и коллегам на занятиях. Но когда оставалась одна, смотрела на кольцо и удивлялась: «Чья это рука?»
Пару месяцев спустя я направлялась к машине, припаркованной на стоянке у колледжа. Заметила знакомую, она оперлась на капот своей машины и курила. Раньше видела ее мельком. Сблизившись с Алексом, я уже не тратила много времени на разговоры по телефону пли на посиделки в кафетерии колледжа, поэтому фактически выбыла из дамской компании. Спросила знакомую, что случилось. Она была в слезах, оказывается, получила плохую оценку за курс по Шекспиру. Мы направились по улице к бару, взяли два пива, посплетничали о профессоре. Мне нравилось, что я оказалась в непринужденной обстановке с другой женщиной, с этой в особенности. Она была броской и эксцентричной, имела мужа и четверых детей, красиво писала. Рассказ мой выслушала спокойно. Когда я вернулась домой тремя часами позже, чем обычно, Алекс обвинил меня в том, что я увлеклась кем-то из колледжа.
После каждой подобной ссоры убеждала себя, что любовь Алекса даже хуже случайных приступов ревности, что это своеобразная демонстрация его преданности мне. Он считал, что преданность проявляется в его понимании: какое огромное количество мужчин готово волочиться за мной на улице каждую секунду.
Утром того дня, когда заканчивался бракоразводный процесс Алекса, мы с ним вышли позавтракать. Настроение было праздничным, и он старался его поддерживать. Все повторял, что счастлив, однако лицо при этом оставалось бесстрастным. «Сегодня кончается его десятилетний брак, — говорила я себе. — Кто бы на его месте не переживал?»
Он хотел, чтобы мы тут же поженились. «Хорошо, но после окончания колледжа, — ответила я. — Не все сразу».
Я всегда склонялась к мысли, что ревность Алекса не имела разумного объяснения. Здесь могу допустить, что и я в этой ситуации не была такой невинной, какой всегда себя привыкла представлять. Если на работе или в колледже мне попадался привлекательный мужчина, я старалась обратить на себя его внимание и иногда достигала цели. Из этого, правда, ничего не выходило. Если получала приглашение куда-нибудь пойти, любила ошарашить: «Простите, но у меня уже есть приятель, я думала, вы знаете». Проделала так даже со стариной Бобом из страховой конторы. С ним я прибегла к одной старой женской уловке: женщина объясняет, что мужчина ей не подходит, хотя и останется хорошим другом. Затем начинает с ним заигрывать, получая от этого удовольствие. Склоняется к нему, когда тот оказывается рядом, рассказывает ему в красках пикантные подробности своей личной жизни, закидывает нога на ногу, смотрит ему в глаза. Боб смотрел на меня так же, как если бы я была знаменитостью. И он чувствовал себя неловко со мной.
Знаете ли вы, в чем божья правда? Я не знаю, как вести себя с мужчинами, если не видеть в них собственно мужчин, исключить всю романтичность и сексуальность в отношениях, чувство ловца и зверя. Похоже, я готова флиртовать с ними со всеми.
По мере того, как с Алексом становилось все труднее и труднее, я все больше склонялась считать себя чувствительной девушкой, страдающей от отношений с ревнивцем. Мне так нравилось думать. Разумом понимала, что ревность Алекса представляла собой серьезную проблему — он заставлял меня надевать комбинации, его раздражало, что мои бедра просвечивают сквозь юбку. Здравомыслящая девушка решила бы от него уйти. Я тоже пришла к такому выводу. Но не уходила, потому что Алекс отогревал в моей душе что-то, давно замерзшее с годами. Я представляла себе это что-то. Оно было маленькое и костлявое. Как птенец, замерзший в мрачном ледяном ущелье. Когда восходит солнце и становится тепло, оно оттаивает и оживает. Никто на меня не мог так смотреть, как это делал Алекс.
После того, как моя бабушка пробыла два дня в больнице, доктора начали делать с ней какие-то ужасные опыты. Вставили ей в горло трубку. Но это, похоже, особо не помогло. Она должна была дышать через эту штуковину. Я увидела ее как раз после операции. Она не могла говорить, на лице застыли слезы. Натянула простыню себе на голову и отвернулась.
Через неделю после окончания колледжа мы с Алексом поженились. Когда шли приготовления к свадьбе, мне приходилось проводить много времени в доме матери. Мы с ней обсуждали, кого пригласить, что наденут мои сестры, планировали, как рассадить гостей за столом, что приготовить. Внезапно я отрывалась от того, чем мы занимались, понимая, что уже поздно. Надо позвонить Алексу и сказать ему, что остаюсь у матери, что еще тьма разных дел. Алекс старался, насколько было возможно, во всем этом не участвовать. Он шутил, говорил, может ли надеяться, что его поставят в известность о месте и времени свадьбы и скажут, что нужно будет надеть.
Я была очень занята, сильно нервничала. Обычная суета — сказал бы каждый, но для меня это было чем-то большим. У меня постоянно сосало под ложечкой. Какое-то внутреннее ощущение подсказывало, что делаю ошибку. Иногда дрожали руки. Но нужно было заказывать цветы, просматривать брошюры-путеводители. Возникало необъяснимое, но сильное желание переехать в родительский дом. Мне оттуда не хотелось никуда уходить. Оставалась с матерью даже тогда, когда и особых дел не было.
Вечером, накануне свадьбы, я совсем расклеилась. Боль под ложечкой стала сильнее. Мать нервозно поглядывала на меня, все время советовала успокоиться. На стоянке у ресторана, в котором было запланировано торжество, я пожелала Алексу спокойной ночи — мы решили в ту ночь спать раздельно. Как только мы расстались, я убедила Еву и двух моих младших сестер заехать в одно наше любимое место. По пути в бар мне взгрустнулось, когда взглянула на профиль Евы. Она смотрела вверх на ночное небо. Любое лицо при лунном свете всегда вызывало страх. Как будто оно было неземное.
