- Прости, пап. Просто ты другой совсем. Но тебе идет. Ты похож на одного актера из боевика. А вот когда обнял, меня как туда. В детство… я пояснить не могу как, но ты обнимаешь так же… как и тогда. Ты теперь будешь жить с нами? Дитрих, он… он тоже был как отец. Он разрешил называть себя «кентом»…
- Я не знаю, что будет, Сай. Я просто… я просто очень рад тебя встретить. Ты так вырос…
- Уже восьмой курс калифорнийского колледжа. Еще неделя каникул, и обратно. Ты будешь приезжать?
Стук в дверь прервал беседу с сыном. Я смотрел на Марину. Как и в первый раз, чувство нереальности происходящего вызвало головокружение.
Я думал, обниму ее, забыв о присутствии Дитриха. Зароюсь лицом в ее волосы, сожму так крепко, что будет сложно дышать. А едва увидел ее – неулыбчивую, сосредоточенную, с короткой стрижкой и в спортивном костюме, застыл на месте.
Она была чужая. Растерянная, обалдевшая, такая знакомая, родная – но что-то изменилось.
Объятия вышли сухими.
- Тагир, пообщайтесь с Саем… через полчаса обед. Мы… не будем вам мешать.
Думал, когда увижу ее спустя озвученное время, шок отпустит. Накроет нежностью, той, что так долго одолевала, пока я верил, что ее уже нет на этой земле. Но ничего. Между нами словно колебалась незримая энергетическая стена. Ни капли того счастья и доверия, в которых утопил меня Саят.
- Идемте обедать. А потом… потом нам придется поговорить.
- Но я хочу с папой к океану! Представляешь, он ни разу не занимался серфингом…
- Он присоединится к тебе. А мне придется поговорить с… твоим отцом наедине.
Холод. Стена. Я ощутил это в полной мере, когда мы уединились с ней в кабинете, который щедро предоставил в наше распоряжение ее новый муж.
Марина переоделась в платье. А я отметил, что ее стиль изменился. Вполне соответствует холодности, что легла несмываемым отпечатком на ее лицо. Где эта жизнерадостная девчонка, никак не пожелавшая в свое время утихомирить внутреннего ребенка? Через что ей пришлось пройти, чтобы научиться заново жить… И так ожесточиться?
- Помнишь любимое стихотворение моей матери? – начала она, жестом велев сесть и не пытаться приблизиться.
- Какое? – я смотрел на нее, а перед глазами был другой образ. Неуместный здесь, за тысячи километров. Не имевший отношения к разговору. Он просто был.
- «Не повертайтесь на круги своя. Нічого це, крім білю, не приносить». Никогда мне не нравилось, а сейчас прямо набатом в голове.
Она пытается скрасить эти, казалось бы, жестокие слова улыбкой. А я вижу в ее глазах страх. Страх – что я пришел отобрать у нее новую жизнь, разрушить все, что она построила.
- Злишься за меня, что не спас… что не я вас увез? И что меня долгое время считали мертвым?
- Поначалу, а потом нет. Я долго верила, что ты жив и приедешь за нами. Славик пытался тебя отыскать, но ты пропал без вести. Потом нашли вроде как обгоревшее тело… опознать не смогли. ДНК совпало…
Это сделал я сам. Сделал все, чтобы меня прекратили искать. Тогда, когда не знал, что моя семья жива.
- Счастлива с ним?
Марина ответила не сразу. Как-то пристально вглядывалась в мое лицо, перед тем как кивнуть.
- У нас уже другая жизнь. Тагир, ты должен сам понимать: я тебя похоронила. А Дитрих появился в нашей жизни семь лет назад. Мы – семья, которую я никогда не позволю отобрать.
- С сыном-то видеться не запретишь? – её слова должны меня ранить, да что там, просто избить, а я чувствую… камень с плеч? – Потому что я не согласен.
- Ты в любой момент можешь приехать, даже пригласить к себе, если только убедишь меня, что там безопасно. Я не выталкиваю тебя прочь. Это договор, пока что негласный. И, знаешь…
Впервые на ее губах появляется улыбка – тень той, прежней. Хотя и другая – умудренная годами, проницательная.
- Когда я сказала, что счастлива с Дитрихом, я внимательно смотрела в твои глаза. В них… облегчение и радость. Почему?
- Рад просто за тебя. И что сына буду видеть. Этого мало?
- Твое сердце ведь занято, Тагир. Приехал к нам, но мысленно с кем-то, кто там, далеко. Я помню этот взгляд. Когда-то ты так смотрел на меня…
Они уговаривали меня остаться на несколько недель. Я провел там пять дней, за которые окончательно наладил контакт со своим сыном. Убедившись, что я не буду угрозой ее отношениям с мужем, Маринка немного оттаяла. Иногда мы долго говорили.
- Едь и попытайся получить благословение Славы. Мое у тебя уже считай есть, это чтобы ты не придумывал пути отступления. И не с мыслью, что должен, потому что обидел ее. Как ни банально, слушай свое сердце.
Я вернулся. Но Слава ни на пушечный выстрел не подпускал меня к Юле. И я сказал себе, что все равно сделаю ей предложение, но для начала мы найдем убийцу Кайманова и того, кто нас всех предал. Я не сомневался, что это один и тот же человек.
А затем Белого не стало. Перед тем, как потерять все и ответить по всей строгости закона, Косач заказал его.
В долгу я не остался. Сегодня Косач будет убит прямо в камере. У меня свой суд.
- Я просто не могу жить без тебя, Юля. Я хочу быть с тобой. Хочу любить тебя. Воспитывать нашего ребёнка и никогда с тобой не расставаться. Отдать тебе все, что ненароком забрал, в десятикратном размере. Я не умею красиво говорить, но знай. Я люблю тебя. Как бы я не гнал это прочь. Как бы не пытался сбежать. Ты можешь на меня злиться, но если позволишь быть рядом – знай, я стану твоей опорой и каменной стеной. Я дам нашему ребенку самое лучшее.
- Хорошо, - слезы текут по Юлькиным щекам. Она еще не отошла от моего повествования о поездке к семье. – Но знай, если я почувствую, что ты не со мной – ты узнаешь, что у меня не так-то и мало от моего отца. Светлая память.
- Я не допущу ничего что тебя расстроит, моя любимая девочка, - прижимаю к себе, млея от счастья, когда она в ответ доверчиво обнимает меня руками…
Эпилог
Юля
Зима выдалась снежной, но и не морозной. Все чаще светило солнце, снег искрился под ногами и слепил глаза, а у меня внутри все равно цвела яркими красками весна.
Наш сын уже просился увидеть мир, и устраивал внутри самые настоящие бои без правил. Особенно он любил лупить Тагира в ухо, когда тот часами прижимался головой к моему изрядно округлившемуся животу.
Да. Мы были вместе.
Можно было найти тысячи причин – от банального задетого самолюбия до желания, чтобы испытал на собственной шкуре все, через что провел меня. Фишка была в том, что в глубине души я давно его простила. И оглядываясь назад, на чужие ошибки, на опыт моего покойного отца, да и самого Тагира, я находила в себе не по годам развитую мудрость.
Гордость Тагира стоила ему десяти лет вдали от семьи, сердца, что, к счастью, не успело ожесточиться, одержимой жажды отомстить своему другу, не догадываясь, кто был режиссером этого спектакля.
Мысль о том, что мое счастье может так же легко рассыпаться в прах, если я буду играть в оскорбленную гордость, желая воссоединения в глубине души, пугала меня. И простив Тагиру все ради нашего счастья, я ни дня не чувствовала себя слабой либо бесхарактерной.
Я нашла в себе силы быть с тем, кого люблю, и не придумывать никаких преград на пути к счастью. Мы это счастье заслужили.
Перед смертью отец успел начать процедуру моего развода. Поскольку у Косачей конфисковали практически все, я получила назад свою долю в полном объеме.
Отец Максима совершил суицид в камере, прямо перед судом. Это было справедливое возмездие за смерть моего отца. Анна Михайловна с этим ударом не справилась.
Властная женщина, привыкшая управлять всем и не считающая других за людей, ушла в запой. Потом оббивала наши пороги, упрашивая мою маму помочь финансово. У матери был мягкий характер. Но я запретила ей давать несостоявшейся свекрови даже кусок хлеба.
Свадьбу мы решили сыграть после рождения нашего сына, когда пройдет траур. И в снежную февральскую ночь, когда все дороги практически засыпало снегом, на свет появился Кирилл. Маленькое солнышко с темными волосами и моими глазами. Появился быстро, словно спешил прийти в этот мир и сделать наше счастье абсолютным.
