— Когда ты попросишь меня прикоснуться к тебе.
— Зачем мне это просить? Ты ведь и так все еще держишь меня за руку.
Матвей смотрит на мои пальцы, застывшие на его ладони, кожа на его руке кое-где в красных разводах от моей крови. Беру ватный диск и, смочив водой, аккуратно стираю.
— Такая ты неромантичная, Ясная, — притворно вздыхает Громов. — У меня от тебя тахикардия, помутнение рассудка и приапизм.
— Боюсь спросить, что это… — давлюсь смешком.
— Это когда стоит и не падает.
— Могу тебе помочь…
— Ласково и нежно?
— Ага. С плеткой в руках.
— У-у-у… Коротышка, у нас с тобой полное совпадение в сексуальных фантазиях, — смеется Матвей.
Я тоже улыбаюсь.
— Такой ты придурок, Громов.
— Но я тебе нравлюсь и таким.
Смотрю ему в глаза, понимая, что сопротивляться этому прущему напролом обаянию у меня больше не получается.
— Нравишься, — признаюсь тихо.
Матвей на мгновение застывает, переваривая услышанное, а затем резко делает выпад вперед, захватив мои губы в плен без предупреждения. Давит языком, заставляя их приоткрыться, и врывается в мой рот, даря безумный быстрый поцелуй, лишающий кислорода.
Я хватаюсь за его плечи, притягивая ближе к себе. Громов углубляет поцелуй, сдавив мою талию в стальных объятьях. Я чувствую его возбуждение, и меня начинает потряхивать в ответном. Тело горит, разум затуманен, низ живота наполняется теплой сладкой истомой.
Он запускает руки мне под кофту и касается голой кожи. Откидываю голову назад и, зажмурившись, втягиваю через нос воздух, а с приоткрытых влажных губ срывается тихий стон, когда, опустившись ниже, Матвей начинает ласкать мою шею ртом.
— Туше, малышка. Я сейчас в штаны спущу и опозорюсь. У меня башню от тебя рвет… — бормочет между поцелуями. — Откуда взялась такая?
— Из мамы вылезла.
Тихий хриплый смех щекочет мою кожу. Матвей упирается лбом мне в плечо, шумно дышит, а я продолжаю гладить его затылок здоровой рукой, колючий ежик чуть царапает пальцы.
— Хочу запереться с тобой в комнате и не выпускать, пока не натрахаемся.
— Судя по твоему настрою, мы можем умереть с голода там… а на ужин будет шашлык. — Я продолжаю его обнимать.
Матвей продолжает орудовать ладонями у меня под кофтой. Ведет ими вверх и замирает, не дойдя до груди. Он чертит дугу большим пальцем около моего спортивного топа, в очередной раз молча спрашивая разрешения. Пожар, разгоревшийся внутри меня, уже не потушить, поэтому, тихо вздохнув, я немного подаюсь вперед, разрешая ему трогать меня где вздумается. Я этого хочу.
Громов с обреченным стоном накрывает мою грудь руками и нетерпеливо дергает вниз лиф. Я выгибаюсь от остроты ощущений. И, подняв его голову, целую первой, пока он трепетными касаниями и ласками терзает мои соски.
— Кхе-кхе… У вас все в порядке? Помощь не нужна? — голос мамы заставляет мои глаза широко распахнуться, а меня саму застыть.
Я молюсь, чтобы ей хватило жизненного опыта остаться с той стороны двери и не вломиться в ванную в этот пикантный момент.
— О черт… — Громов молниеносно дергает мой лиф на место и вынимает руки из-под кофты.
Встречаемся взглядом. Его глаза шальные и почти черные, на грани безумия. Опускаю свои на его вздыбленную ширинку и отворачиваюсь, быстро приглаживаю волосы и прижимаю ладони к горящим щекам.
— Капец…
— Пиздец! — подхватывает Громов.
— Лера? — обеспокоенно спрашивает мама. — Все вернулись… Мы вас заждались.
Она не вошла в ванную, но постукивает по дверному полотну, явно торопя нас освободить помещение.
— Мы идем… — мой голос неестественно тонок.
Громов, закусив губу, подрагивает от беззвучного смеха. Размахнувшись, шлепаю ладошкой по его плечу. Это он виноват. Соблазнил меня своей заботой, улыбкой, заставил признаться в симпатии и обезоружил поцелуями.
Матвей, демонстративно поправляя свой выпирающий пах и изогнув брови, бросает на меня красноречивый взгляд. Я понимаю, что мы еще не закончили… и от предвкушения ночи внутри меня что-то сладко сжимается.
— А Матвей где? — интересуется мама, когда я выхожу из ванной, плотно прикрывая за собой дверь.
— Сейчас подойдет.
— Ясно, — хмыкает она и, отойдя в сторону, дает мне возможность спуститься вниз первой.
Мама с Каролиной доделывают салаты и накрывают на стол. Я выступаю в роли наблюдателя, мои пальцы все щадят. Завариваю себе зеленый чай и, выбравшись на крыльцо, наблюдаю, как Матвей, папа и Савва столпились около мангала и жарят мясо и свежепойманную рыбу.
За ужином мы сидим в противоположных концах стола и имеем возможность только обмениваться взглядами. Громов смотрит на меня так часто и открыто, что каждый раз, когда я вдруг теряю его глаза, увлеченная разговором, тут же спохватываюсь и инстинктивно поворачиваюсь к нему, буквально осязая это внимание.
После ужина мужчины уходят в баню первыми, а мы убираем со стола то, что может испортиться, и оставляем немного легких закусок.
Я поднимаюсь наверх, хочу взять купальник и присоединиться к остальным. Уже выходя из комнаты обратно, понимаю, что из рюкзака Громова доносится навязчивое жужжание.
Думаю, ничего страшного не будет, если я принесу ему телефон.
Закусив губу, открываю выбирирующий карман. Мазнув взглядом по экрану, в нерешительности столбенею, не зная что делать.
— Попалась, малышка. Продолжим то, на чем прервались? — Меня сгребают в охапку мужские руки, к спине прижимается сильное тело.
Громов откидывает с моего плеча волосы, прижимаясь губами к бьющейся на шее венке.
— Матвей… стой…
— Никто не помешает нам, все ушли… — бормочет, продолжая нападать с нетерпеливыми поцелуями.
Поворачиваюсь в его руках и протягиваю парню телефон. В комнате горит свет, поэтому я вижу, как Матвей, посмотрев на экран, мгновенно бледнеет.
Глава 42
— Не успел ответить… перенаберешь? — голос Леры пробирается в уши как через вату.
— А? — перевожу на нее взгляд.
— Громов, тебе папа звонит. Ты говорил… что вы не общаетесь. Надо перезвонить… наверное, если ты хочешь, — произносит медленно, почти по слогам, утрамбовывая в мою голову слова, будто для маленького ребенка.
Я ей и правда что-то такое сболтнул, когда мы ее машину потеряли. Нужно было как-то отвлечь, рассказать что-то. Не про похождения же свои по бабам трепаться или про то, как с Айсом зависаем обычно. Вот и болтал про папашу. И не заметил, как душу наизнанку выворачивать стал. Еле заткнулся. А она слушала и глазищами своими карими смотрела, да так, словно все понимала. Вопросы задавала и… блять… я чувствовал, что не для галочки она это делает, не для того, чтобы беседу поддержать, ей действительно было интересно.
— Ага. Надо перезвонить.
Меня немного колбасит. От эмоционального шторма. Я этого чертового звонка ждал больше восьми месяцев. И секса с Лерой ждал, чуток поменьше, правда, но по ощущениям в переполненных яйцах дольше на целую вечность. И не знаю, что выбрать… сорваться и спуститься вниз перезвонить бате или остаться рядом с Ясной и найти покой и удовлетворение в ее объятиях.
— Чего думаешь? На… — Вкладывает телефон мне в руку и разворачивает за плечи, подталкивая к выходу. — Иди к озеру, там никто не помешает. Только смотри не утони там в темноте.
— А ты что делать будешь? — спрашиваю, обернувшись.
На плече у Ясной висит махровое полотенце, на кровати валяется скомканный черный купальник с длинными завязками. Шумно сглатываю, переводя взгляд на девчонку. Я бы хотел самолично завязать на ней эти шнурки, а через секунду содрать и посмотреть, что под ними скрывается…
— Могу тебя подождать… — отвечает, немного покраснев.
— Подожди, я быстро… — Телефон вновь начинает вибрировать.
“Отец”.
— Наверное, что-то срочное. Иди уже, Громов. Я никуда не денусь. Обещаю.
В подтверждение своих слов садится на кровать и складывает руки на груди, всем своим видом показывая, что не сдвинется с этого места. И смотрит на меня так… что сердце замирает от восторга и пускается вскачь, как у сопливого пацана, впервые увидевшего голую девчонку, а ведь Ясная полностью одета.
