сдержаться! Ты не виновата в моих изменах, но ты виновата в том, что вышла за меня замуж!
— АХ вот как?!
— На нашей свадьбе все было в розах! — рычит он. — И когда речь шла про оформление и все кругом говорили, что розы — это красиво и романтично, ты опять молчала!
— Заткнись.
— Я тебя давил с первого нашего свидания! И ты об этом прекрасно знала! И что мне помешает раздавить тебя окончательно, Улиточка? И ты даже будешь этому рада, раз с таким трепетом и теплом встретила пьяную и рыдающую свинью! Ты мазохистка, а я садист. И развод ни хрена не изменит И ты прекрасно это осознаешь. Я буду тебя тиранить в и вне брака, а ты страдать, а без всего этого ты полезешь в петлю, а сольюсь. Встретились два больных на всю голову одиночества!
И не выбрал бы я другую себе в жены, Уля, и не буду я опять женат!
— Хватит, Макар, — отступаю.
— И ты не станешь второй Леной для меня, — с угрозой улыбается, — потому что я не позволю тебе быть с другим. Лену я не любил. У меня на нее был дикий стояк, а она мне не давала, мурыжила и единственный шанс тогда отодрать ее во все щели.
— взять ее замуж, ведь она, дрянь такая, приличная девушка и ни-ни до свадьбы.
Да, это было весьма в репертуаре того Макара, который, как ты уже поняла этой ночью, был сраным нытиком и слабаком! Вместо того, чтобы отыметь жену, расплакался с каменной эрекцией ей в живот! А ты что?
Медленно отступаю без резких движений. Макар завелся, и надо снизить накал, а то его переклинит.
— Сюси-муси, Макар, — его лицо искажает оскал гнева, — ути-пути, тебе тазик принести, мой сладкий пирожочек? Самой не противно?
— Тебе было плохо… страшно и одиноко.
Щурится, и в глазах пробегает темная тень. Кидается ко мне, а я взвизгиваю и
залетаю в комнату. захлопываю дверь прямо перед разъяренной рожей Макара и щелкаю замком.
— Отвали от меня!
Глав 49. Я рядом
— Я выломаю эту дверь — от рыка Макара вибрируют стены.
Как же он прав. Мы больные на всю голову. Макар орет за дверью, угрожает мне, а я чувствую себя живой. Сердце бешено колотится, разгоняя в крови адреналин и волнение. Все эти дни я была никакой, а сейчас дышу полной грудью.
— открывай, дрянь.
Вздрагиваю, когда он бьет кулаком по двери, и разворачиваюсь к ней на носочках:
— То мы рыдаем, то орем в истерике? — рявкаю я. — Если рыдаешь, то слабак, но если орешь, то альфа-самец?
Замолкает, переваривает мои слова, но я слышу, как он тяжело дышит.
— И да! — повышаю голос. — Я — больная идиотка, которая влюбилась в самодура босса! Ходил себе такой весь важный, напыщенный индюк, а зарплату нашему отделу и не думал повышать — перехожу на крик. — Козлина! А скольких ты уволил?!
— Ты сейчас собираешься обсуждать свою зарплату?
— Потому что струсила на полпути? — делаю шаг, заглядывая в его черные глаза.
— Захожу в приемную к твоей сисястой секретарше с надутыми губами, чтобы записаться к тебе на встречу, а затем просто выбегаю, тихо извинившись. И вот оно!
— Что?
— С этого момента мой мозг цепляется за тебя! Я зарплаты повыше хотела! Ясно?!
Я себя днями и ночами настраивала на то, чтобы заявиться к тебе с важным
разговором, затем высматривала тебя, чтобы случайно поймать и поскулить о повышении оклада! И пошло-поехало! Я зарплату хотела, а не замуж за тебя! Вот так. У меня к тебе был изначально меркантильный подход! Я о замужестве не думала!
Макар недоуменно моргает.
— И пока я ходила и по тебе вздыхала, ты свою секретаршу пялил!
— Ты в своем уме?!
— А что? — скалюсь, — рот-то у нее рабочий! И зарплата у нее была повыше моей, раз она ходила вся такая модная краля! Может, ты и сейчас ее на столе имеешь, а?
— Да она уволена давно.
— А что так? Случайно зубами задела, когда отсасывала тебе?!
Брови Макара ползут на лоб от моей грубой пошлости, и пока он не пришел в себя, отступаю и опять захлопываю дверь:
— Урод.
— Открой.
— Я тебе сказала все, что хотела, — щелкаю замком. — А теперь иди сбрось стресс с новой секретаршей.
Я отступаю, гордо встряхнув волосами, что бессмысленно. Макар ведь меня не видит, чтобы восхититься моей надменностью и презрением.
Он выламывает дверь. Без особого грохота, и с одной попытки выворачивает умелым броском тела замок.
— А почему нет? — смеюсь я. — Я же об этом тоже молчала! С этого, сволочь ты такая, все и началось. С моей зарплаты!
— Что ты несешь.
Щелкаю замком, распахиваю дверь:
— Сижу я однажды в архиве, — цежу я сквозь зубы. — Глаза слипаются, режу палец о край бумаги.
— И? — вскидывает бровь.
— И думаю, что жизнь у меня — полное дерьмище! — срываюсь на крик. — И зарплата крошечная! Хочу получать больше! Или хочу перевода в другой отдел!
Надо пойти не к начальнику отдела, а к самому генеральному директору поплакаться, какая я бедная и разнесчастная!
— Ты не приходила!
— Я не пялил секретаршу, — заходит в комнату. — И с новой у меня ничего не было и не будет. Не в моем вкусе.
— Будто это имеет сейчас значение, — зло щурюсь, кода он делает ко мне бесшумный шаг.
— Имеет, раз ты об этом заговорила, — усмехается. — И значит, маленькая испуганная Улиточка сидела в архиве и ревновала?
— Ульяна! — срываюсь на крик и во вспышке гнева, которая сжигает в голове все мысли, кидаюсь на Макара.
— А то я не в курсе.
Перехватывает мои запястья, заводит руки за спину и целует, а я его кусаю с рыком.
Отшатывается и обнажает зубы в кровавой улыбке. Секунда, и мы накидываемся друг на друга, как голодные дикие звери. Я чувствую во рту вкус соленого железа, а в глазах темнеет от гнева, что сплетается с желанием к разъяренному и рычащему мужику.
Он не отступит, не позволит сбежать и не прислушается к просьбам или крикам остановиться. И его безумие перекидывается на меня клокочущей волной.
Валит меня на пол, рвет пижаму, а я, кажется, царапаю его и кусаю, но это не останавливает его, а наоборот подстегивает как и меня. Я чувствую его напряженные мышцы под тонкой рубашкой, задыхаюсь под его шумными и хриплыми выдохами и со стоном принимаю его глубокий толчок.
Это даже не страсть, а какое-то помешательство, в котором мы тонем, захлебываемся. Мы хотим друг друга пожрать,
