я просто не хочу видеть. Я достаточно насмотрелся на эту жабу, Оливия.
— Вы, должно быть, считаете меня ужасным человеком, — бормочет она, продолжая прижимать лед к своей щеке. Он уже немного подтаял.
— Я знаю, что в нем есть ужасная сторона, и он раскрывает самое ужасное в окружающих его людях. Мейсон может быть очень убедительным, если чего-то хочет. Это у него от меня. Пей.
Она пьет. Я пью. Она вопросительно смотрит на меня.
— Что мне теперь делать? — задает вопрос, как будто я Бог.
— Хоть я и вижу все, но не все знаю, — говорю я. — И, конечно же, у меня нет решения для этого дерьма, которое он творит там, внизу, в своем подвале. — Я решаю использовать более мягкий метод, чем обычно с тобой, Оливия. Она гораздо более хрупкая, чем ты когда-либо была. Раш в подвале сломал тебя не за одну неделю. — Ты любишь Райли или Мейсона? Если ты это знаешь, значит, знаешь, что делать.
— Я люблю Мейсона, — говорит она, будто выстрелив из пистолета. Я не понимаю, что она в нем любит. Сидит здесь передо мной, с синяком под глазом, благодаря ему, и даже не задумывается о своем ответе. Это, должно быть, любовь. Больной вид любви, как у нас когда-то, Оливия. Но я никогда не бил тебя, если ты того не хотела. То, что происходит в спальне — другое дело.
— Быстро же ты ответила. Пей. — Она выпивает и выглядит немного шокированной тем, что только что вылетело из ее рта. Как будто сама только сейчас поняла это.
— Я тоже не знала до сих пор, — вздохнула она. — Просто сидела здесь и подумала, что с ним не может быть по-другому.
— Серьезно? — с сомнением спрашиваю я. — Совсем никак?
— Я должна была давно бросить Райли.
— Так брось его. Пей.
С каждой рюмкой она становится откровеннее. Даже сама с собой.
— Я не могу.
— Почему нет?
— Это уничтожит его. И я хочу быть с ним. Вообще-то, мне казалось, что мы счастливы… пока не увидела этого сломленного мальчика на похоронах. — О Боже, она говорит о похоронах твоей матери? Мы в жопе, Оливия. Собирай чемоданы, мы съезжаем.
Даже я начинаю немного пьянеть, и да, мне скоро нужно на работу. Вместо этого я сижу здесь пью с любовницей Мейсона и невестой Райли.
— Ты должна принять решение! — говорю я серьезно. — Потому что сложившаяся ситуация будет сводить его с ума все больше и больше. И я не знаю, сколько еще ты сможешь вынести.
Она виновато смотрит на стол.
— Я знаю. Мне из-за этого так плохо. Но и так хорошо. — У этой девушки большие проблемы. Это в стиле Мейсона — издеваться над совершенно измученной душой.
Я наливаю нам еще.
— Мейсон всегда был не такой, как все. С самого начала, когда он был еще ребенком. Райли старше его на семь лет. Он всегда все делал правильно. Оценки, друзья… Хотел компенсировать свое увечье, свой порок, всем, что в его силах, хотел быть идеальным. Мейсон, наоборот, с самого начала был демоном. — Она смеется, а я улыбаюсь. Солнце восходит, и я говорю: — Пей. — Мы пьем. Вдвоем.
— Что вы имеете в виду? Приносил домой мертвых животных? Он слегка психопат. — Она хихикает.
— Нет, животным он бы никогда ничего не сделал, Эмилия. Людям наоборот… Он был всегда громким и капризным, ничто не могло остановить его крик. В детском саду он всех терроризировал. В школе тоже. Нервные срывы случались на лету. Оливия отказалась давать ему таблетки. Я бы сделал это, чтобы он успокоился. Он всегда был нашим проблемным ребенком. В пятнадцать начались первые наркотики. В шестнадцать первые заявления. Бесконечные телесные повреждения. У него большая проблема с агрессией и импульсивностью, Эмилия. Ты должна оставить его в покое, когда он в ярости, — говорю я, глядя на ее щеку. — Он сильно причинил тебе боль?
— Больше своими словами, чем с этим, — отвечает она и улыбается. — Это не нормально, что он сделал. Но я сказала ему несколько отвратительных вещей, которые не соответствуют действительности, и он дважды предупреждал меня прекратить. Мне кажется, иногда у меня тоже бывают проблемы с импульсивностью. — Мне нравится, что она не перекладывает всю вину на него, Оливия. Она умная девушка, даже если на первый взгляд такой не выглядит.
— Пей.
Мы пьем.
Когда ты просыпаешься, Оливия, мы уже пьяны. На часах семь утра.
— О Господи, что здесь происходит? — спрашиваешь ты и сонно потираешь глаза. Потом с ужасом ахаешь. — Боже мой, Эмилия, что случилось с твоей щекой и глазом?
— Она врезалась в холодильник, и я услышал это, Оливия, — говорю я, ты смотришь скептически. Это самое глупое объяснение, которое можно было придумать, но я не хочу разбивать твое сердце еще больше, Оливия.
Ты переводишь взгляд с нее на меня и обратно, потом спрашиваешь:
— Где Мейсон, Китон? — бл*дь, ты взяла след.
— Не знаю, его не было здесь всю ночь, — не моргнув глазом, вру я. Больше всего в жизни я ненавижу тебе врать, Оливия.
Но эта жаба не оставляет мне выбора.
Райли
Так было всегда, Эмилия. Он всегда получал внимание, потому что был проблемным ребенком. Сейчас ты лежишь здесь, в моих объятиях, но я знаю, о ком ты думаешь. О нем. Вот уже две недели, как он исчез после того, как избил тебя, Эмилия. Я знаю это, я слышал вас, тебя и моего отца, когда вы разговаривали ночью.
Я не думал, что у тебя так мало самоуважения. После того, что он сделал с тобой, еще и сказать, что любишь его, а не меня. Я бы никогда не ударил тебя, Эмилия.
Нежно играю с твоими волосами и смотрю на тебя.
Я знаю, куда ты исчезаешь по ночам во время своих прогулок.
Иногда я еще чувствую его запах на тебе, Эмилия, когда ты возвращаешься и говоришь, что гуляла.
Кто гуляет с двух часов ночи до пяти утра? И самое плохое, что тебе даже не стыдно, и ты позволяешь ему трахать себя, в то время как мы находимся в одном доме.
Интересно, чего ты от него ожидаешь? Он тоже калека, но совсем по-другому, чем я. Я знаю, что ты не спишь, Эмилия, и когда думаешь, что я сплю, спускаешься вниз, ложишься в его постель и рыдаешь.
Иногда я тебя ненавижу, Эмилия.
Я не раз задумывался о том, чтобы