— Теперь там и собаки нет, — взгляд Гордея скользит к губам и вновь поднимается к моим глазам. — Ты отвлеклась.
Накрывает мою щеку теплой сухой ладонью. Тону в его расширенных зрачках, а внизу живота начинает требовательно ныть.
Жарко.
А он все тянет и дразнит меня улыбкой и хриплым прерывистым выдохом. Его ладонь спускается к моей шее.
— Целуй уже меня, засранец такой, — зло выдыхаю я.
— Куда ты торопишься? — глаза Гордея вспыхивают самодовольством. — И мы же тут на облака приехали смотреть, а не целоваться.
Продолжает дразнить.
Ему нравится, что я жду и жажду от него решительных поцелуев. Могу, конечно, сама кинуться на него, но я ведь дама упрямая и высокомерная.
Это меня должны целовать.
— К черту облака, — хриплым шепотом отвечаю я. — Целуй.
— Ты точно этого хочешь?
— Вот сволочь.
И хохотнувшего Гордея целую я, с рыком бросившись на него, но он все же перехватывает инициативу и подминает меня под себя.
Задыхаюсь.
Его руки ныряю мне под футболку, а я бесстыдно тянусь к его ремню и ширинке. Когда он целует меня в шею, и выдыхаю:
— Давай… третьего заведем…
Хочу еще ребенка от Гордея. Это желание проснулось вот на неделе, когда я поняла, что Лев и Яна серьезно так подросли и что они отказываются от моих сюсю-мусю, объятий и потискушек с щекотушками.
Взрослые стали и очень серьезные.
— Третьего? — Гордея отстраняется. — Я не ослышался?
А в глазах удивление и надежда. Если женщина хочет от тебя ребенка, то она тебя любит. Она признает тебя своим мужиком, в котором уверена на все сто процентов.
— Нет, не ослышался, — сглатываю я. — Я хочу третьего…
— И я хочу, — Гордей отвечает мне низкими вибрациями, которые поднимаются из глубины его груди. — А ты… девочку или мальчика?
— Кто получится, того и хочу… Целуй, — пряжка его ремня, наконец, поддается моим неуклюжим пальцам, — а то я кусаться начну…
Он выполняет мою просьбу.
В его поцелуе много нежности, близости, радости и любви. Я — его женщина. Я — мать его детей. Я — его любовница.
Он берет меня без надрыва, без напряжения. Он наслаждается мной, а я его поцелуями, руками и выдохами.
Мы столько могли потерять, но нам повезло.
Мы вновь есть друг у друга. Мы любим. Нам удалось не порвать тонкие ниточки, и теперь под облаками посреди поля мы получаем свою награду. Слов о любви, стоны, рык и волны теплого удовольствия.
После мы опять лежим на траве. Всклокоченные, тяжело дышим и держимся за руки. Прям как влюбленные подростки.
— А говорила, что только на облака посмотрим, — Гордей медленно моргает и делает глубокий вдох, — заманила и соблазнила.
— Какое коварство, — вытягиваю из волос травинку. — И я ни о чем не жалею.
— И я не жалею, — Гордей крепко сжимает мою ладонь. Молчит несколько секунд и на новом выдохе признается. — Я люблю тебя.
Он взволнован. Это не дежурное признание, чтобы жена отстала. Это признание, которое сложно в себя удержать, но и выпустить страшно, потому что оно может сделать слабым, если отвергнут.
— И я тебя люблю, — неуклюже переворачиваюсь на бок лицом к Гордею. — Люблю.
Гордей касается моих волос, вглядываясь в глаза:
— Прости меня.
— И ты меня тоже прости.
Нам не надо объясняться, за что мы просим прощение. За то, что чуть не потеряли друг друга. За то, что отвернулись друг от друга.
И за то, что чуть не уничтожили нашу семью.
— Иди сюда, — Гордей сгребаем меня в охапку и прижимается щекой к макушке. — Теперь все будет иначе.
— Мы уже начали жить иначе. Уже, Гордей. И мне нравится, как мы начали жить.
Эпилог
Свекровь все-таки записалась к психотерапевту в желании общаться и видеться с внуками. Много фыркала, много звонила со слезами и попытками продавить Гордея на жалость и совесть, а потом встала и пошла к специалисту.
Конечно же, она ничего хорошего не ожидала и не думала, что дядечка со спокойными глазами чем-то поможет.
А он помог.
После нескольких сеансов она позвонила Гордею и в отчаянии прошептала:
— Мне страшно. Он был не тем, кем я его видела, да?
Потом через пару месяцев Гордей ей раскрывает правду, что по дому были понатыканы скрытые камеры и что ее муж годами следил за мной. Она ужасается от честности сына, замолкает на несколько дней, а после приезжает и обнимает меня со словами:
— Мне жаль. Я, правда, не знала…
А я говорю ей, что никто не знал и даже подумать не мог.
Алиса продает дом. Покупает другой в нашем районе. Небольшой с аккуратным садиком и громкой надоедливой пожилой соседкой, которая приходит в гости то с тортиком, то с пирожками, то с запеканкой. Постепенно она пробивает броню моей свекрови, и они официально заявляют, что они теперь подружки. Лучшие подружки, которые по вечерам готовят ужины и смотрят сериалы.
За могилой Вячеслава присматривает специально нанятый человек. Приносит цветы, чтобы было как у всех его соседей, прибирается и уходит.
Алиса однажды пришла к нему, постояла и вздохнула:
— Какая же я была дура.
И больше не приходит.
Вера родила девочку, а ее бывший исправно платит алименты. Да, бунтарь-художник устроился на работу и “взялся за ум” после того, как к нему в мастерскую наведались крепкие ребята и провели тихую беседу. После этой беседы ему наложили гипс на правую руку и на левую ногу. Да, к этому была причастна я.
Я не стала просить Гордея помочь, ведь Вера все-таки его бывшая, и ситуация очень щекотливая, поэтому обратилась к Юре Пастухову, и тот с готовностью все устроил на следующий день. Я сделала вывод, что он очень любит такие разборки со сломанными руками и ногами, а художник заслужил.
Подругами мы с Верой не стали, потому что лично для меня это было бы странно, но я знаю, что если я внезапно позвоню ночью, чтобы, например, поплакаться, то она трубку возьмет. И, может, даже дурой назовет.
Из компании Гордея она уволилась. Наверное, чтобы не нервировать меня, и их общение оборвалось. Надеюсь, одиночество и тоска больше не толкнут Веру и Гордея к разговорам о жизни на крыше. Ведь у моего мужа теперь для бесед по душам есть я, а у большегрудой и провокационной красавицы — новый босс, который очень заинтересовался яркой подчиненной.
Алла прогорела. Думаю, что не без помощи Гордея она оказалась в больших долгах и серьезных проблемах перед налоговой. Она после безуспешных попыток встать на ноги и вернуть цветочный бизнес к прибыли уехала в деревню к пожилым родителям и теперь им копает огороды под вечные упреки.
Шаман Алексей после нашего визита почуял, что дело пахнет жареным и сменил деятельность. Теперь он выхаживает по сцене в модном красивом костюме, за деньги вещает об успешном успехе и рассказывает, как к нему прийти. Говорят, что во внутреннем кармане он носит талисман из пучка воробьиных перьев. Не смог окончательно отказаться от прошлой личности.
***
— Мам, — на кухню заглядывает Яна, на цыпочках шагает ко мне и берет за руку. — Идет, но тихонечко.
— Что случилось? — взволнованно откидываю полотенце.
— Спокойно, — фыркает она, — все хорошо… но идем…
С улыбкой закусывает губы и ведет меня в гостиную.
— Вот умора, а, — хихикает она.
На полу среди подушек спят Гордей и Левка, а между ним устроилась Леночка с фломастерами.
Лица и руки у моего мужа и сына старательно разрисованы кривыми цветочками и разноцветными каракулями.
— Лена, — окликаю шепотом дочу, которая тянется красным фломастером к губам Гордея.
Она оглядывается и с детской умилительной хитростью улыбается.
— Да пусть, — Яна пихает меня в бок и кивает Леночке, — можно. Рисуй
— Ты младшую сестру учишь плохому.
Лена хмурится, наклоняется к Гордею и сосредоточенно возюкает фломастером по губам. Тот кривится сквозь сон, поджимает губы и вновь на выдохе расслабляется.
Лена расставляет красные точки на его подбородке и неуклюже разворачивается к Леве. Вздыхает, откладывает красный фломастер в сторону и берет фиолетовый.
