Предметом же моей гордости была клиника в Эритрее. Негативным моментом, естественно, ранение. Я рассказал о нем мельком, не желая расстраивать детей. Подробнее расскажу как-нибудь в другой раз, решил я. А заодно и про Сильвию. Сейчас я не хотел занимать своими душещипательными историями детские уши.
Эви показалась мне такой же целеустремленной, как когда-то. Сейчас, спустя двадцать лет после нашего знакомства, мое первоначальное впечатление ничуть не изменилось. Это была все та же сильная, жизнестойкая, неунывающая Эви, умеющая с благодарностью принимать подарки судьбы и не сгибаться под ее ударами.
Судя по всему, после развода она пересмотрела свои профессиональные планы. Правда, Роджер проявил великодушие и устроил ее в консерваторию Джульярд. Она вела там класс виолончелистов, давала собственные мастерклассы да к тому же выступала с разными камерными ансамблями, во всяком случае, в Нью-Йорке и окрестностях.
Конечно, у меня было к тому весомое оправдание, но я почему-то чувствовал за собой вину, что не был рядом с ней, когда она переживала кризис — и когда, как друг, я мог быть ей полезен.
— Как вы проводите лето? — спросил я, желая повернуть разговор в более нейтральное русло.
— Детей обычно забирают Роджер с… — Я видел, что ей нелегко дается это имя. — Кармен. На месяц. В последние годы я регулярно езжу в Аспен на фестиваль. Ты лучше сам раскрой секрет!
— Ты это о чем? — смешался я.
— Как ее зовут? Чем она занимается? Сколько у вас детей?
— Эви, о чем ты говоришь?
— Как это о чем? О твоей жене.
— О какой жене?
— О жене, которая есть у каждого приличного мужика в Нью-Йорке.
— Вынужден тебя огорчить: у меня жены нет.
Она задумалась. Должно быть, не знала, как реагировать на такое отклонение от нормы. Я знал, какой будет следующий вопрос, и видел, что она пытается сформулировать его поделикатнее.
— А что так? Не сложилось?
— Я тебе в другой раз расскажу, — уклончиво ответил я.
— Ну… если это тебя не слишком травмирует…
— Нет, отнюдь, — ответил я. Прозвучало не больно убедительно. Во всяком случае, для Эви, которая, как и когда-то, видела меня насквозь.
Я переключил внимание на ее дочерей. Мне было интересно получше их узнать. У меня было ясное ощущение, что сегодняшнее общение с отцом не доставило им удовольствия.
Это были два хорошеньких создания. И, насколько можно было судить, вполне приспособившихся к семейным неурядицам, так распространенным в наше время. Я видел, что их мать вот уже несколько лет бьется над их воспитанием. Они только сейчас приближались к возрасту, когда им не требуется ежечасного присутствия взрослого. Значит, Эви станет полегче.
Ужин закончился. Напоследок девочки до крошки умяли десерт — это была русская шарлотка. Я поймал такси и отвез их домой. К своему восторгу, я узнал, что живут они в квартале от меня, в легендарном Бошам-корте.
— Вы живете в знаменитом доме, — сказал я детям. — Его еще называют «филиалом Карнеги-холла». Говорят, это единственный дом во всем Нью-Йорке, где каждая квартира оборудована холодильником, морозильником, духовкой и «Стейнвеем».
— Да, — согласилась Дебби. — Мама называет нашу улицу «Филармонической аллеей».
Я взглянул на Эви — она улыбнулась.
— Квартиру можно назвать отступным, доставшимся мне по разводу. Кто останется здесь, даже не обсуждалось. Должна признаться, что получаю удовольствие не только от соседей-музыкантов, но и от того, что Кармен жаждала заполучить эту квартиру, но она ей не досталась. — Эви лукаво улыбнулась.
— Эта история еще не окончена, — вставила Лили.
— Это ты о чем, детка? — переспросила Эви.
— Я не все поняла, но Кармен сказала, что если мистер Сефарди получит место в Лондоне, то он будет продавать свой пентхауз и они имеют все шансы его купить.
Реакция Эви была однозначной. Если бы она выразила ее вслух, это было бы громкое: «Черт!» Чтобы ее утешить, я объявил, что пентхауз, о котором идет речь, меня тоже может заинтересовать и, если до этого дойдет, я стану биться за него изо всех сил. Девочкам эта идея очень понравилась.
— А теперь ответь мне на вопрос, который не дает мне покоя, — с жаром произнесла Эви. — Над чем ты сейчас работаешь как музыкант?
Я судорожно соображал, что ответить.
— Ну, восстанавливаю в памяти все фортепианные концерты Моцарта…
— Здорово! — воскликнула Эви. Пришлось смущенно пояснить:
— Только играю не я, а Даниэль Баренбойм. Понимаешь, я так загружен в лаборатории, что самое большее, на что я сейчас способен в музыке, это слушать по вечерам компакт-диски. Но это долгая история — как-нибудь в другой раз расскажу. Надеюсь, это произойдет уже скоро.
В лифте я наблюдал, как Эви глазами переговаривается с дочерьми. Девочки знаками дали ей понять, что поддерживают ее затею.
— Мэт, мы с девочками хотим пригласить тебя к себе на ужин.
— Замечательно! Непременно приду.
— Тогда скажи, в какой день тебе удобнее.
— Считай, что я сам себе хозяин, так что выбирайте вы.
Мы занялись непростой процедурой сверки своих расписаний. По понедельникам у девочек были занятия музыкой. По вторникам и четвергам Эви до пол-одиннадцатого занята в консерватории. В понедельник и четверг вечером у меня самого семинары. И кроме всего прочего, были еще разрозненные лекции в разные дни.
Ближайший день, который устраивал всех, выпадал лишь через две недели. Меня это даже обрадовало, поскольку мне требовалось время, чтобы привести в порядок свои мысли.
Новая встреча с Эви после стольких лет всколыхнула во мне волну воспоминаний. О неиспользованных возможностях, об упущенных шансах. Я не должен был допускать нашего расставания. Никогда.
Одно было ясно. Теперь, когда мы снова нашли друг друга, наши отношения продолжатся ровно с того момента, на каком они прервались. И на сей раз никаких перерывов не будет.
Проблема эксцентричного человека состоит в том, что стоит ему повести себя хоть чуточку как нормальные люди, как начинаются кривотолки.
Так и вышло, когда двумя неделями позже я закончил работу в половине шестого и попрощался до завтра: тут же поползли разговоры.
Вообще-то моя репутация пошатнулась уже тем утром, поскольку я явился на работу прямиком из парикмахерской. Сотрудники недоумевали, почему вдруг босс вырядился и подстригся безо всякой видимой причины — ведь не было же никакого конгресса, ни инспекции из Вашингтона!
Даже со своей секретаршей Полой я не стал делиться подробностями — только попросил пометить в моем календаре, что в 19.30 у меня ужин, и сделать приписку: «Напомнить про кукол».
