Кейт задумалась.
— И давно вы узнали про нож?
— Давно.
Кейт потеряла дар речи.
— Не волнуйся, о твоей маленькой тайне никто, кроме меня, не знает, — многозначительно сказала она.
Кейт никогда прежде не слышала такой мягкости и женственности в ее голосе.
— Вряд ли кому это понравится, — продолжала надзиратель. — Тебя могут перевести в другой отряд. А тебе ведь этого вовсе не хочется. Тем более теперь. Когда все так удачно складывается.
Кейт ощутила подкатившую слезу и незаметно смахнула ее концом ручки.
— Такой пустяковый крошечный ножичек. — Она играла с ней как кошка с мышкой. — А сколькими проблемами может обернуться. — Она взглянула на часы. — Пора возвращаться на пост. Даю тебе время на раздумье.
— Раздумье? О чем?
Кемвелл загадочно улыбнулась.
— Не нужно прикидываться дурочкой.
Маленькая комнатка, казалось, насквозь пропиталась ароматом ее духов. Они были слишком дорогими, чтобы Кейт могла их узнать.
— До скорой встречи, — сказала она.
После ее ухода Кейт долго не могла сдвинуться с места. Офицерша не выходила у нее из головы: широкое обручальное кольцо на безымянном пальце, кружевной бюстгальтер из-под полупрозрачной белой форменной блузы, тонкий женский запах. Упругое натренированное тело, холодный пристальный взгляд серых глаз.
Бунуку! Будь начеку! Опасность! Неужели это и есть то, о чем ее предупреждали? Ерунда, напрасное беспокойство. Эта проблема разрешима. Можно, к примеру, пойти к мистеру Джерроу и рассказать ему все начистоту. Но при этом нужно кое-что учесть. Ей, возможно, удастся нейтрализовать угрозу, если ей поверят, но в таком случае непременно всплывет факт сокрытия запрещенного к хранению предмета.
Нелегально хранимый ножик был и в самом деле дорог ей. Частью оттого, что обладание подобным предметом было строго запрещено в колонии, частью оттого, что он был ее единственным постоянным спутником на протяжении многих лет. Другие личные вещи ломались или терялись, нож же неизменно оставался с нею. Он служил ей утешением. Он мог бы стать при необходимости, правда, с большой натяжкой, орудием защиты. Он всегда был под рукой, и сознание этого давало Кейт уверенность, хотя она заранее знала, что никогда не воспользуется им.
С появлением дежурного офицера состояние душевного покоя улетучилось как не бывало. Кейт сглотнула слезы. Нужно действовать. Ни в коем случае нельзя допустить отношений с этой женщиной.
Кейт была продуктом тюремной системы, ее взгляды и психика сформировались в условиях ограниченной свободы. Она сознательно подавляла свои сексуальные потребности, для нее не существовало другого выбора. Что касается близких отношений с женщиной, она не ставила вопрос — правильно это или неправильно, любовь это или не любовь. Кемвелл была эффектна и самоуверенна. Став ее любовницей, Кейт обрела бы в ее лице могущественного покровителя. С другой стороны, такие отношения всегда сопряжены с риском шантажа или разоблачения или, что хуже, риском потерять голову. Нет, она не враг сама себе. Мало ли таких девочек, которые, едва выйдя на свободу, совершали новые преступления с единственной целью — вернуться к своей возлюбленной? Сплошь и рядом.
Кейт правильно делала, что, начиная с двенадцати лет, внутренне противилась возникновению малейшей привязанности. Любовь — самое опасное чувство на свете, и она больше не желала искушать судьбу. Впервые за четырнадцать лет она не на шутку испугалась. Разговор с мистером Джерроу на прошлой неделе пробудил в ней утраченное много лет назад стремление к свободе. Не будет она подвергать себя риску.
Знала бы Кемвелл, о чем думает Кейт. Она делала ставку на то, что Кейт берегла свое маленькое сокровище, и надеялась ловко сыграть на этом. Еще посмотрим, чья возьмет.
Кейт дотянулась рукой до тумбочки и достала пакет с салфетками. Вынув нож, она в последний раз ощутила на ладони его прохладную ровную поверхность. Кейт не желала расстаться с ним не потому, что он пробуждал в ней счастливые воспоминания — никаких счастливых воспоминаний с ним связано не было; она дорожила им потому, что этот нож — все, что осталось от прежней жизни, единственная связь с детством.
Она помнила, как держала ножик, крепко зажав его в руке, в то время как дома бушевали семейные скандалы. Она всегда воспринимала всерьез взаимные угрозы родителей и всегда знала, что настанет утро — и все закончится, дом опустеет. Но с ним она чувствовала себя спокойнее, она верила, что в случае необходимости сумеет защитить и себя, и сестру.
Ох уж эти ночи, наполненные криками, светом, звоном бьющейся посуды. Пронзительный визг матери, грохот и — о нет, только не это! — яростное нарастание взаимных упреков, стремительно переходящее в драку.
Она всему виной. Только она. Это из-за нее отец всегда раздражен, а мама так удручена. Ей следовало бы вести себя получше, причесываться хоть иногда, опрятней выглядеть. Брала бы пример с сестры — правильные линеечки, красные отметки. Молодец! Умница!
Входная дверь хлопает с такой силой, что подпрыгивает кровать и звенит посуда. Она просыпается, что-то шепчет; что, что такое, почему ты плачешь? Сама плачет, то ли во сне, то ли наяву. Что случилось? Я боюсь. Иди ко мне, моя девочка, прижмись ко мне, тебе станет тепло, ты спокойно уснешь. Моя сестренка. Моя любимая малышка.
На кровати у нее валялся старый излохмаченный журнал «Белла», зачитанный до дыр. Она открыла разворот и надежно приклеила скотчем ножик — рядом с фотографией первой жены Рода Стюарта, которая в своем интервью жаловалась на неудачные имплантаты молочных желез.
Быстрым движением, не оставляя себе времени на сожаления, она открыла закрашенную мутно-серым узкую вертикальную форточку. Свернув журнал трубочкой, она постаралась закинуть его как можно дальше. За окном лил дождь, но это даже к лучшему. Журнал будет валяться на дворе, в проходе между блоками, вместе с остальным мусором, выбрасываемым из окон, — недоеденной пищей, использованными тампонами, чайными пакетиками — до тех пор, пока всю эту кучу в очередной раз не разберут и не свезут на помойку.
Кейт закрыла окно и снова села за письменный стол. Главное для нее теперь, когда ждать осталось совсем немного, — быть начеку. Теперь у нее остался всего лишь один секрет.
Кейт положила распечатанный пакет с салфетками на видное место, там где надзирательница сразу его найдет. Глубоко вздохнула и попыталась снова сосредоточиться на работе. Но память снова и снова воскрешала в ее сознании заплаканные лица двух маленьких девочек.
