– Первые косметические наборы, первая шикарная записная книжка…
– Так все дело в вещах, – брюзгливо перебила я. – У девчонок вечно полно барахла. Следовательно, им нужно место, чтобы все уложить.
– У мальчишек тоже много всего, – подумав, возразила Даниэлла. – И у мужчин. Всякие инструменты, ящики, пояса для инструментов…
– У меня есть ящик для инструментов, – весело объявила Клер. – Черный и блестящий. А ручка отвертки – фиолетовая с подсветкой.
– Никогда не думала, что скажу это, – пробормотала я, – но благодарение Богу за Уина. Он может пользоваться отверткой, верно? Исправить подтекающий унитаз? Сменить лампочку?
– Портфели, – продолжала Клер, игнорируя мои риторические вопросы. – У женщин и мужчин есть портфели.
– И коробки для завтраков, – добавила Даниэлла.
– Только не в моей семейке. Мы с Томми носили школьные завтраки в бумажных пакетах. Они вечно промокали. Особенно если мать заворачивала нам сливочный сыр и желе. А вот с арахисовым маслом и желе такого не случалось. Думаю, все дело в консистенции.
– Помните, как волнительно было раскрывать коробку для завтраков, даже если знаешь, что внутри? – вздохнула Даниэлла. – Иногда ужасно хочется, чтобы детство вернулось. Я так любила «Твинкиз»![20]
– «Твинкиз»? – воскликнула я. – Брр! Предпочитаю «Снежки»!
– Как ты можешь? – воскликнула Клер с чем-то вроде искреннего ужаса.
– Интересно, чем это «Снежки» хуже «Твинкиз»? А что ты ела на десерт?
– В основном то, что пекла мать. Иногда мы покупали «Литтл Деббис».
– А что ты имеешь против «Хостесс»?[21]
– Ничего. Просто рассказываю, что мы ели на десерт. То, что готовила мать. Помню маленькие кексы с карамельной глазурью. А может, это была глазурь из сливочного масла и жженого сахара. Зато цвет помню отчетливо. Что бы это ни было, я ужасно любила такие кексы.
– Поразительно, чего только не хранит наша память! – философски заметила я. – Какие-то главные события, вроде вечера в честь окончания начальной школы, совершенно испарились, зато перед глазами так и стоит то, что каждый день надевал самый большой кретин в нашем классе.
– Что именно? – полюбопытствовала Даниэлла.
– Серый пристегивающийся галстук. Представляете, каждый день один и тот же! Может, у него был целый комод этих галстуков, не знаю. И не могу представить лицо бабушки, – а ведь я ее любила! Зато галстук… Он залоснился и поблескивал. А в нижнем левом углу темнело абсолютно круглое пятно… Почему я помню это, а не что-то куда более важное? Что это говорит обо мне?
– Что это говорит о памяти в целом? – поддержала Клер. – Об истории, биографии, автобиографии?
– Как звали этого парнишку? – спросила Даниэлла.
– Понятия не имею. Галстук, и все.
– Во втором или третьем классе через проход от меня тоже сидел мальчик. Не назову его имени, и даже лицо расплывается перед глазами, зато из уха всегда торчал огромный катышек серы…
– О Господи, меня сейчас стошнит! – завопила Даниэлла. – Клер, как у тебя язык повернулся?!
– Знаю, – отмахнулась она, допивая коктейль и причмокивая от удовольствия. – Омерзительная деталь, но я так ясно вижу щеку мальчишки и это вечно грязное ухо. Неужели мать никогда не проверяла его уши перед тем, как отправить в школу? Неужели никогда не заставляла мыться?
– Интересно, почему учительница не послала его матери записку с требованием умыть грязнулю? – воскликнула я, мгновенно представив свою мамашу, решительно и не слишком осторожно орудующую ватной палочкой.
Что за чудесные воспоминания!
– Почему я так и не сумела его забыть? – продолжала Клер. – И что это может означать для меня сейчас? Полагаю, в свое время это было занимательно, как в фильме ужасов. Но зачем мой разум зря тратит силы, сохраняя подобную информацию? Почему мне не вспомнить, как по-французски, скажем, «полка», зато чертов мальчишка с немытыми ушами останется со мной навсегда?!
– Одна из мрачных шуток Господа, – бросила я.
Клер выглядела крайне расстроенной.
– А вот и приятные воспоминания, – ободрила я. – Катание на санках. Или книга, которую я любила в детстве. Даже помню заглавие и знаю, что мне нравилось содержание, хотя уже трудно сказать, почему именно. Что это за воспоминание? Нечто вроде черно-белого кино. Почему воспоминания не могут быть цветными? Послушайте, это поразительно. Гарантирую, что к завтрашнему вечеру я не сумею пересказать детали этого разговора.
Столь меланхоличное наблюдение немного омрачило наш праздник. Правда, мы немного оживились, когда Молодой Мужчина и Молодая Женщина поднялись из-за стола. Мужчина обвил массивной ручищей тонкую талию подруги и повел ее к ступенькам террасы.
Даниэлла кивнула с видом, который, вне всякого сомнения, считала мудрым. Сколько «Маргарит» она высосала?
– Этот тип? В точности как остальные. Все мужчины одинаковы. Совершенная противоположность женщинам. Венера и Марс. Вы просто не понимаете. Противоположные полюса. Мужчины – идиоты.
– Опять ты завелась, – пожурила Клер. – Обобщаешь. А зачем?
– Почему бы и нет? – вступилась я, увидев, как Даниэлла вдруг необычайно заинтересовалась донышком бокала. – Разве она кого-то обидела? И к тому же Даниэлла никому не указывает, что делать. Просто наблюдает и комментирует. Это ее право как американской гражданки.
– На свете не бывает полных противоположностей, – терпеливо пояснила Клер. – Так называемые противоположности существуют благодаря друг другу. И определяют друг друга. Свет – противоположность темноты, потому что он не темный…
Даниэлла, подняв глаза от бокала, озадаченно уставилась на нее:
– Значит, все только часть чего-то еще? Чего?
– Господи, какое занудство! – воскликнула я. Неужели мы до того нагрузились? – Сколько нам вообще лет? Пятьдесят, что ли?!
– Интеллект не имеет никакого отношения к возрасту, – заявила Клер. – Это аксиома.
– Значит, теперь мы говорим об интеллекте? И то, что мы сейчас дуем «Маргариты», тоже связано с интеллектом? Ха! Никогда бы не подумала!
Даниэлла широко улыбнулась:
– Хочешь сказать, что не распознала бы интеллект, даже если бы он укусил тебя в задницу?
– Разумеется. Что у меня, глаза на затылке, что ли? Если бы он, скажем, укусил меня в живот, может, и был бы шанс его распознать. И я поверить не могу, что ты произнесла слово «задница». Ха! С кем поведешься! Вот что значит водиться со мной!
– Не дай Бог! Мужчины не любят, когда женщины сквернословят!
Я показала ей язык и заказала еще по «Маргарите».
Час спустя мы притащились домой и, хотя не было еще девяти, сразу же выключили свет. Даниэлла тут же захрапела, а Клер исчезла во второй спальне, бормоча что-то про Барби и груди.
