Она надела сорочку и скользнула под простынь, прохладная ткань приятно остужала разгоряченную кожу. Саломия обхватила подушку, представила, что это Никита Елагин и уснула.
Не то, чтобы Елагину нравилось торчать на террасе, был бы выбор, он бы предпочел не вылезать из постели со своей женой, и по боку тогда и океан, и все остальное. Но выбор Никита оставил за Саломией, а значит приходилось набраться терпения и ждать.
Скажи ему кто еще месяц назад, что он будет так зависеть от этой тоненькой хрупкой — кажется, придави чуть больше в талии, переломается — девочки, не поверил бы. А теперь готов на пороге всю ночь просидеть, лишь бы с ней.
Никита видел, как она стесняется, потому и ушел, пусть укладывается без него. Он потом придет, ляжет рядом и вдоволь насмотрится, как его жена спит, подложив ладони под щеку, как во сне у нее подрагивают ресницы, а сейчас ему хотелось подумать.
Он не ожидал, что его так впечатлит маленький Антошка. Никита никогда раньше не видел вблизи таких малышей, ни у кого из его друзей детей пока не было, не по чужим же коляскам заглядывать! Но когда крошечные пальчики обхватили его палец, что-то дрогнуло в душе, Елагин до сих пор помнил, какая мягкая на ощупь пушистая головка.
То, как уверенно вел себя с ребенком Егор, его счастливое лицо, когда он смотрел на сына, впервые заставили сегодня Никиту задуматься о том, что дети это не досадное недоразумение, наоборот, они даже могут быть в радость.
Сейчас, сидя на террасе и глядя на нависшее над океаном звездное небо, Никита снова ощутил себя тем самым диким зверем, что охраняет вход в логово, где спит его женщина. И насколько ему было бы спокойнее, если бы его женщина была надежно привязана к этому логову. Если бы она была занята вот таким малышом, — а лучше, конечно, чтобы их было побольше, четыре, например, как он и обещал ребятам в «Макдональдсе» — тогда Никите было бы намного проще, зная, что никакой наглец-Джованни не уведет из-под носа его Саломию.
Никита даже присвистнул. Ну и мысли бродят у него в последнее время! Однако мальчик так и стоял перед глазами, Никита поднялся и направился в бунгало. Надо завтра спросить Саломию, как она считает, для ребенка лучше взять няню, или нет?
Жена спала, как обычно, на боку, Никите очень хотелось перекатиться на ее половину, притянуть к себе, зарыться в шелковый водопад волос и спать всю ночь, вдыхая ее запах, но он обещал, Саломия доверяла ему, он не имел права сейчас профукать это доверие.
Весь следующий день они точно так же валялись на пляже, ели, гуляли, вечером даже сходили в бар, где затевалась очередная вечеринка. Джованни тоже был там с длинноногой блондинкой, он демонстративно отвернулся, Никита не смог сдержать торжествующую ухмылку, которую у него все же хватило достоинства спрятать в волосах Саломии.
— Здесь слишком шумно, — пожаловалась спустя некоторое время жена, и они пошли на берег.
— Мия, научи меня танцевать, — попросил Никита, — а то я вечно, как инвалид какой-то, ты танцуешь со всеми, кроме меня.
Они разучивали вальс, Никита сбивался, топтался по ногам Саломии, а она терпеливо поправляла его, и он снова топтался, как медведь. Над водой низко-низко висела невозможно большая желтая луна, лунная дорожка серебрила воду до самого берега, Никита устал бороться с собой, не выдержал и поцеловал Саломию.
Целовал долго, глубоко, неторопливо, пропуская через пальцы шелк волос, зарываясь в них и придавливая затылок. Он никуда не спешил и ничего не спрашивал, потому что сам все понял по ее учащенному дыханию, обвивающим шею рукам, прижимающемуся к нему телу.
Он больше не мог ждать, и хоть лег на свою половину кровати, положил голову на сложенные руки и смотрел на Саломию, а она так же смотрела на него. Протянула руку и коснулась выбритой щеки, провела пальцами по губам — Никита сразу поймал и поцеловал ладонь, а потом повернулся на спину, придвинулся ближе к границе и положил ее руку себе на грудь.
— Попалась! Теперь так и будем спать, — он закрыл глаза, будто и правда собрался уснуть, как тут плеча несмело коснулись теплые губы, шелковистые пряди защекотали шею, и оттуда по всему телу начали разгоняться будоражащие волны. Саломия прижалась щекой к его плечу, и он снова услышал легкий поцелуй.
Больше терпеть не мог, опрокинул ее на спину и снова поцеловал так, как целовал у моря. А потом заглянул в распахнутые серые глаза и спросил шепотом:
— Да?
Она закивала, но он наклонился низко, чтобы губы касались одуряюще пахнущих волос и потребовал:
— Скажи…
— Да, Никита, да…
Она порывалась отвечать ему, тянулась губами, но Никита знал, до какого исступления могут довести ее прикосновения, а ему нужно было себя контролировать, чтобы удержать зверя, который уже рычал и рвался с привязи. Потом. Может быть. А пока только так. Медленно. Нежно. Осторожно…
— Я сам, Мия, девочка моя, не спеши… — шептал ей, скользя губами по коже, слушая ее дыхание, переплетая пальцы и едва не срываясь от того, как чувственно и горячо отзывается она на каждую ласку. Но когда опустился сверху, почувствовал, что девушка под ним задрожала и почти перестала дышать.
Снова пополз поцелуями, не давая прийти в себя, а когда Саломия попыталась обнять его за шею, убрал ее руки, вновь переплел пальцы и завел за голову.
— Просто дай мне себя, Мия, не бойся. Смотри мне в глаза. Ты помнишь, что я обещал, медленно… нежно… осторожно… — поймал ее губы и выпил стон, похожий на всхлип, пальцы впились в его ладони, и он замер, сжимая их, не переставая целовать, и она снова начала дышать чуть скомкано, прерывисто, взволнованно.
Никита изо всех сил сдерживал себя, стараясь не думать о том, как дурманит и заводит его близость и открытость этой испуганной нежной девочки, иначе легко мог сорваться в пропасть и утащить за собой Саломию. Само осознание ее неопытности вбивалось в мозг, обволакивало и затягивало сладкой дымкой. Он первый. Все, что сейчас она чувствует, впервые. С ним.
Внезапно Саломия выдернула руки, обхватила его шею и прижалась щекой. Никита услышал, как в одночасье изменилось ее дыхание, теперь они двигались в одном ритме, словно поймали одну неистовую волну. Саломия прикусила ему подбородок, потом шею, а потом натянулась струной, и Никита понял, его затопило до самых краев такой нежностью, которую он в себе не подозревал и которая, он теперь точно знал, копилась в нем только для нее, для его жены.
Осторожно расставлял отметины из поцелуев на лице, шее, плечах, а потом, когда ее дыхание выровнялось, прошептал на ушко:
— Теперь я. Держись крепко, моя Мия…
И снова это одуряющее, полубезумное состояние улетающего сознания до полной отключки. Никита пришел в себя от того, что мягкие губы осторожно снимали капли с его лба, а его дикий зверь радостно поскуливал, валяясь лапами кверху и виляя хвостом. Это что же, с ней так может быть всегда?
Оплел руками, сжал с силой, забыв, как ее легко сломать, и простонал хрипло, прихватив мочку уха:
— Моя. Скажи, что моя.
— Твоя, — прошептала, не переставая целовать плечо.
— Еще, — требовательно мотнул головой, не разжимая рук, — еще скажи. Что ничья больше…
— Твоя, Никита, ничья, только твоя…
…Больше моря они не видели…
Глава 24
Они целыми днями спали, ели и занимались любовью. И ночью тоже. Саломия сама не понимала, что происходит, наверное, остров и правда обладал какой-то аурой, но их обоих будто выбросило из реальности. Ей казалось, у нее внутри не кровь, а шампанское, и стоило Никите провести рукой по бедру или ключице, коснуться губами шеи, по венам начинали бежать пузырьки, они разгонялись, взрывались и лопались, и Никита видел это, будто у нее кожа совсем прозрачная, его взгляд темнел, лицо становилось непроницаемым, и дальше было большой удачей, если они находились недалеко от номера. Если нет, муж просто подхватывал ее на руки и уносил, а она обвивала руками загорелую шею и целовала, куда могла дотянуться. И ни конца ни края этому сумашествию не было.
