– А это правда, что ты можешь взломать базу Пентагона? – восхищенный детский голос остужает градус накаляющегося разговора и переключает всеобщее внимание на мою скромную персону, застывшую с ломтиком картофеля, наколотого на вилку, в руке. И мне приходится отложить прибор в сторону и, проигнорировав Аленкин ощутимый тычок в бок, признаться.
– Могу. Единственное, подготовка займет пару недель…
– А меня научишь? – Петька, загоревшийся втемяшившейся в его светлую голову идеей, нетерпеливо ерзает на стуле и, я уверен, готов немедленно приступить к опасной миссии, если я, конечно, дам добро. Я же экстренно соображаю, как вырулить из непростой ситуации без лишних потерь, вроде промывки мозгов от любимой девушки или крепкого подзатыльника от ее родителя, постукивающего пальцами по золотистой с ажурными кружевами скатерти.
– Пойдем-ка покурим, Вань, – решает все вопросы одним махом Евгений Александрович и выдергивает меня из-за стола, останавливая собирающуюся протестовать Кнопку одним взглядом.
Оставив женскую половину компании наедине с Петром, стреляющим вопросами, как из автомата, мы крепко притворяем дверь и с комфортом располагаемся в двух плетеных стульях напротив друг друга. И пробирающийся сквозь узкие щели ветер совсем не раздражает, а, напротив, приятно холодит пылающие изнутри щеки. Потому что поладить с Васькиным отцом ну очень хочется.
– Любишь мою дочь? – не поднимая на меня таких же голубых, как у Кнопки глаз, спрашивает Васильев-старший, пожевывая нижнюю губу и методично скручивая самокрутку. И я расслабляюсь, расстегивая молнию свободной спортивной толстовки, внезапно осознав, что делить нам с ним нечего, потому что Алену я, действительно, люблю.
– Очень.
– Тогда береги.
Глава 37.
Иван, 7 месяцев спустя
Моя удача тоже, конечно,
та ещё дура. Вся в меня.
(с) «Неуловимый Хабба Хэн»,
Макс Фрай.
– Да нормально все будет, не дрейфь, – толкает меня в бок Саня, высоко подпрыгивает над землей и хватается за металлический уступ. В два счета подтягивается на руках, не испытывая никаких трудностей с физухой, и перемахивает через приличной высоты забор.
А я стою внизу, чешу репу и не втыкаю, в какой момент все пошло не по плану. И почему Волков, самый правильный из всех нас, возглавляет творящуюся здесь и сейчас вакханалию.
– Хорош бурчать, Фил, погнали, – практически одновременно Захар с Феликсом исчезают за местами увитой плющом оградой, и я остаюсь наедине с недоумением и раскрытым рюкзаком Лагутина, из которого торчит местами потрепанное сомбреро и парочка задорных оранжево-черных маракасов.
Нет, организованный в одном из весьма не дешевых ресторанов мальчишник начинался вполне прилично и даже скромно, я бы сказал. Дорогие напитки, обильные закуски, несколько видов мясных блюд и приятная живая музыка. Только я до сих пор ума не приложу, как это цивилизованное застолье сначала перетекло в пафосный клуб для «золотой» молодежи, а потом закончилось у ворот пустующей дачи одного их олигархов нашего города. Магия вне Хогвартса, блин!
– Филатов, тащи уже сюда свою задницу!
Раздающийся из-за стены крик не только вырывает меня из пучины цензурных и не очень мыслей, но и убеждает в том, что слинять с вошедшего в стадию кульминации мероприятия не получится. И я, тяжело вздохнув, вешаю рюкзак на плечи и отправляюсь навстречу приключениям, которые нас, судя по всему ждут.
– Ну, наконец-то!
Бухтит Захар, нетерпеливо пританцовывая на месте, пока я осторожно приземляюсь на идеально постриженный газон. И, пока я борюсь с дурным предчувствием, устремляется к наполненному кристально чистой водой бассейну.
Не слушая ничьих предупредительных криков, он с разбегу прыгает в лазурную гладь прямо в одежде и, проплыв от одного бортика до другого, выныривает на поверхность с блаженной улыбкой клинического идиота.
И я даже не пытаюсь задаться вопросом, почему я самый трезвый и адекватный на собственном же мальчишнике.
– Го все ко мне! – настаивает Лагутин, призывно размахивая руками и с трудом ворочая заплетающимся языком. Ну, а я в двадцатый раз пытаюсь дозваться до здравого рассудка парней и предупредить их о возможных негативных последствиях взлома чужого жилища.
– Расслабься, Вань, когда еще так оторвемся? – примирительно хлопает меня по плечу Волк и неторопливо потягивается, разминая затекшую шею. – В конце концов, не каждый день у меня сын рождается! Три семьсот!
Недолгое время я смотрю на светящегося счастьем приятеля и отпускаю ситуацию, присаживаясь на край бассейна, подальше от резвящегося Захарки. Который то скрывается под водой, то выныривает, громко отфыркиваясь и предпринимая терпящие неудачу попытки обдать нас фонтаном брызг. Правда, вскоре его внимание переключается на плавающего по волнам резинового фламинго, и мы с пацанами можем выдохнуть спокойно.
– О, мы будем звать тебя Федей! И ты будешь жить с нами, – Лагутин влюбленно смотрит в глаза розового надувного изделия и под наш нестройный гогот вцепляется в шею несчастной птицы обеими руками.
Единственное, романтический момент длится недолго и прерывается выскакивающим из темного двухэтажного коттеджа питбулем песочного окраса с большим белым пятном на груди. Пес стремительно набирает скорость и разражается заливистым лаем, недвусмысленно намекающим на то, что нам совершенно точно пора уносить ноги.
И мы враз теряем беспечность, улепетывая от собирающейся порвать нас на части, как тузик грелку, зверюги. Обгоняем друг друга на поворотах, поскальзываемся на влажной от росы и текущей с Захара и Феликса воды траве и все-таки добегаем до спасительной стены. Только карабкаться обратно почему-то намного сложнее.
– Фу-у-ух, – я облегченно выдыхаю, перебравшись через забор и почувствовав под подошвой кроссовок твердую землю.
Саня ржет рядом, согнувшись пополам от скрутившего его хохота, Феликс критично осматривает порванную впопыхах брючину и простирающийся до самого колена разрез. А вот удачливый Лагутин промахивается мимо уступа и с душераздирающим криком летит лицом прямо в асфальт. Упс.
В первую очередь, слышится зубодробительный хруст, а потом уже до наших ушей доносится такая матерная конструкция, что я даже восхищаюсь корчащимся от боли другом, только что перещеголявшем вопящих на шугаринге дамочек. И если с прижатым к боку Лагутина фламинго все в полном порядке, то с неестественно изогнутой и вяло болтающейся рукой самого Захара – точно нет. Так что поздний вечер (а вернее, раннее утро) моментально перестает быть томным, и нам приходится ехать в ближайшую травматологию на такси.
Скучающий в приемном покое врач с трехдневной щетиной и усталыми сонными глазами недолго изучает нашу странную компанию, критично хмыкает и в один глоток опустошает подозрительно пахнущее содержимое алюминиевой кружки. После чего любезно тыкает пальцем в обтянутую светло-бежевым дермантином лавку и предлагает нам расположиться на ней с повышенным комфортом, пока он будет осматривать пострадавшего.
– Милейший, а птичку вы можете оставить на попечение нашего заботливого медбрата, – вымотавшийся на смене доктор с трудом прячет в кулаке зевок и растягивает губы в ироничной ухмылке, наблюдая за манипуляциями Лагутина, топчущегося на месте вместе с надувным изделием.
– Это Федя, и он пойдет вместе со мной!
– Ну, вместе – так вместе, – покладисто соглашается повидавший всякое за время своей работы врач и без дальнейших споров уводит Захара на рентген.
И после их ухода в коридоре со светло-салатовыми стенами воцаряется благостная гробовая тишина, которую мы нарушаем спустя пару секунд, на удивление, синхронным оглушительным хохотом, пугающим уснувшего на кушетке под простыней санитара.
– Умора, – задыхается Волков, вытирая тыльной стороной ладони катящиеся по щекам слезы, и делает несколько селфи на фоне гипсовочной комнаты.
