class="p1">
Грязная.
Ребенок.
Слышать эти слова вслух было больно, но это не шло ни в какое сравнение с выражением лица Истона. Сокрушенное выражение лица не выходило у меня из головы, и боль в его глазах тяжелым грузом легла на мое сердце.
В детстве мне хотелось, чтобы мой отец сказал мне, что я не принадлежала ему. Что мой настоящий отец был где-то там, искал меня, и это был только вопрос времени, когда он забрал бы меня. Но, по крайней мере, мне была предоставлена прозрачность. Я знала, что мой отец не любил меня, и я знала, что моя мать любила меня так сильно, что держала меня на руках, пока я была вся в синяках.
Мои шаги замедлились, когда я подошла к двери его спальни, которая была приоткрыта. Я осторожно толкнула ее. Он сидел на краю своей кровати, уперев локти в бедра и низко опустив голову. Там, где моя комната белая, его — каштановая, и то и другое поставлено профессионалом, которого наняла его мать. Величественный, помпезный декор бросал вызов всему, чем он являлся. Как и я, Истон чужой в своей собственной комнате.
И он выглядел таким одиноким.
Такой потерянный.
Потерянный.
Потерянный.
Потерянный.
Отражение меня самой.
Сглотнув, я прислонила голову к дверному косяку и закрыла глаза.
— Почему я не могу прийти, мамочка? Я хочу прийт, — я не хотела ныть, но иногда я ничего не могла с собой поделать.
— Я знаю, что хочешь, милая. Но там, куда я направляюсь, небезопасно для ребенка.
Мой взгляд скользнул к двери. Дверь, через которую с минуты на минуту вошел бы папа. Мое сердце бешено колотилось. У меня начало щипать в горле, как бывало, когда я по-настоящему хотела пить. Папа не причинял мне боли так, как маме. Но трудно притворяться, что меня здесь нет, поэтому я не беспокоила его.
— Но… Но ты можешь позаботиться обо мне.
Стоя на коленях возле своего чемодана, мама ответила не сразу. Ее руки дрожали, когда она бросила внутрь еще одну рубашку. Она не смотрела на меня. Почему она не смотрела на меня?
— Нет. Здесь у тебя есть крыша над головой. Еда в желудке. Одеяло, чтобы согреться. Я не могу… я не могу… — рыдание душило ее, и от этого звука у меня в горле встал комок. — Я не могу обещать тебе всего этого там, куда я направляюсь.
Я подошла к ней, и она вздрогнула, когда я обняла ее за шею.
— А как насчет тебя? Что, если ты проголодаешься?
Громкий звук сорвался с ее губ, и это звучало болезненно. Теперь все ее тело дрожало.
— Со мной все будет в порядке, милая. Со мной все будет в порядке. Просто пообещай мне, что, как только ты станешь достаточно взрослой, ты покинешь это место.
Наконец, она посмотрела на меня. Обычно мне нравилось, когда она смотрела на меня, но не в этот раз. На этот раз ее глаза такие красные и затуманенные, что выглядели по-другому. Ее пальцы сжались вокруг моей руки, и она сжала ее так сильно, что стало больно.
— Пообещай мне, Эванджелина. Когда ты станешь достаточно взрослой, ты покинешь это место и не вернешься ни за мной, ни за своим отцом. Ты понимаешь? Так много всего ждет тебя снаружи. Так много хорошего, так много любви. Пока ты продолжаешь двигаться, ты найдешь это. Ты найдешь гораздо больше, чем это.
Я открыла глаза и усиленно моргала, пытаясь отогнать воспоминание.
Больше, чем это.
Я так и не поняла, что она имела в виду под этими словами. Но иногда, когда я посмотрела на Истона, я задалась вопросом. И мне жаль, что он не мог ее услышать.
Там так много всего ждет тебя.
Гитара Истона лежала лицевой стороной вниз у его ног, как будто он не мог смотреть на нее. От этой мысли мое сердце горело. Он понятия не имел, что его музыка сделала со мной. Я хотела придвинуться ближе. Я хотела обнять его, успокоить его, позволить ему забыть о своей боли в моих объятиях. И все же, когда я переступила порог, мои мышцы напряглись от нерешительности. Я королева поверхностных слов, но сейчас… Когда он рушился, страдал и нуждался в гораздо большем, чем я могла ему предложить, я всего лишь трусиха.
Глупая, слабая маленькая девочка.
О чем ты думала?
Я отступила, но мои ногти скользнули по дверной ручке. Истон вскинул голову. Наши взгляды встретились. Я замерла. Виски превратилось в темный шоколад, становясь все темнее и темнее. Взгляд сухой, едкий и немного надменный, говорящий мне, что меня застукали там, где я не должна была быть. Нервы сжали мое горло, и мне показалось, что я не дышала.
Для хорошего мальчика он определенно знал, как выглядеть опасным. Глубокий гул его безраздельного внимания растекся по моему телу, как густой, теплый сироп. Он достаточно тяжелый, чтобы в нем утонуть.
Наконец, я обрела дар речи, но он сорвался на скрипучий шепот.
— Хочешь узнать секрет?
Его взгляд опустился на мои губы.
— Я сижу у открытого окна каждый воскресный вечер, просто чтобы послушать, как ты играешь.
Брови приподнялись, и его глаза встретились с моими.
— Твоя музыка помогла мне так, как ты никогда не узнаешь. Так что, как бы там ни было, — тихо сказала я, отрывая ноги от ковра, — не все это чушь собачья. Не для меня.
Вена у него на шее вздулась. Его ноздри раздулись.
Заметная дрожь пробежала по мне, прежде чем я развернулась и направилась в свою комнату. Но его хватка на мне не ослабела, и, сделав пять, шесть, семь шагов по коридору, я услышала, как сдвинулась его кровать. Скрипнул пол.
Когда я мгновение спустя вошла в свою спальню, я знала, что я не одна.
Ева
Моеy heart билось, билось, билось, когда я прошла через комнату и остановилась перед зеркалом на туалетном столике. Я медленно расстегнула куртку, позволяя ей упасть на пол. Мой взгляд оторвался от своего отражения и остановился на высокой фигуре Истона в дверном проеме.
Несколько верхних пуговиц на его рубашке расстегнуты. Волосы в беспорядке, глаза слегка безумные. Наблюдая за мной, он закрыл мою дверь. Щелчок замка — самый волнующий и ужасающий звук, который я когда-либо слышала.
Я понятия не имела, каким стал его следующий шаг, но я так долго фантазировала о нем, что боялась все испортить. Что я застряла
