Ну, вообще-то поговорить.
– Говори.
Как выплюнул!
– Вот так? Может, мы хотя бы в офис отъедем?
– Нет.
– Ну, тогда, наверное, и вообще не надо. Зря я это затеяла…
– В офис поедем – там никого нет. А я… Я, Маш, сейчас не в себе немного. Не надо нам наедине, ага? Так что давай. Говори, что хотела.
Офигеть. Откашлявшись, сипло уточнила:
– В каком это смысле – не в себе?
– В прямом. Зол я очень. Прямо так и хочется тебе всыпать за то, что устроила.
– Я устроила? Я?!
– Ладно. Я тоже хорош. Но вот так сбегать точно не надо было.
– А никак иначе вы меня, Иван Сергеевич, не понимали, – со слезами на глазах заметила я и добавила безжизненным голосом: – Это был единственный способ не увязнуть в болоте, в которое ты меня тащил за собой.
Лицо Покровского потемнело еще сильнее. И показалось, что он правда сейчас повалит меня на колени и высечет. Но что бы это изменило? Ни-че-го. Абсолютно. Я сказала правду. Да, неудобную для него, но уж как есть. Он действительно тащил на дно нас обоих. Своим отношением. Пьянками. Срывами… Я поступила правильно. И ни о чем не жалею.
– Я не пью. То есть вообще. Не потому что борюсь с зависимостью, веришь ты или нет, у меня ее нет, просто не пью.
– Это хорошо.
У меня закололо в носу. Подступали слезы. Я отвернулась, чтобы их проморгать.
– Ты с этим?
Так, не отводя взгляда от окна, я отрицательно мотнула головой, не став притворяться, что я не понимаю, о ком он.
– А что так? Разонравился? – со злой насмешкой в голосе уточнил Покровский. Правда, непонятно, над кем он насмехался. Надо мной? Или над собой?
– Нет. Тут в другом дело.
– И в чем же?
– Я беременна. От другого. В смысле – от тебя.
Покровский молчал, сверля меня абсолютно непроницаемым взглядом, и тем самым все сильнее меня нервировал.
– Мы не были вместе сколько? Месяцев пять? – наконец, спросил он, чуть приподнимаясь, чтобы достать из кармана сигареты. – У тебя бы уже живот был.
Я закусила губу, не понимая, как на такое реагировать. Смеяться? Плакать? Обижаться? Поэтому просто расстегнула пальто, задрала кверху свитер и вызывающе на него уставилась. Живот у меня был. Хотя и едва заметный. Покровский медленно опустился взглядом по моей груди и поменялся в лице! Моргнул ошалело. Залип на мгновение, а после снова в глаза заглянул.
– Сразу почему не сказала?
– Не была уверена.
– В чем? – крылья его носа рефлекторно дернулись. – В том, что ребенок мой?
Я закатила глаза, хотя, клянусь, хотелось ему по роже съездить. И если бы руки Покровского в тот момент так не дрожали, может, я бы и не сдержалась. Но они дрожали, да так, что он никак не мог вытащить сигарету из пачки. Значит, не все равно ему было. Значит, волновался, переживал… Что бы там ни говорил. И может, даже снова себя накручивал. С него станется!
– В том, что вообще хочу тебе рассказывать, – пояснила я, не уверенная, что он поймет. Но Покровский все понял правильно. В его глазах полыхнула жесть, на которую мое тело откликнулось волной неконтролируемой дрожи.
– А что так? Не гожусь я на роль папки, да?
– Ну, я же здесь. Как ты думаешь?
– Так, может, мне тебе спасибо сказать, что, наконец, соизволила, блядь, явиться? Я весь город перерыл… От меня уже в деревне шарахаются! Всех перетряс, кто мог о тебе хоть что-нибудь знать.
– Стоп, – прервала я его рычание. – Стоп, Иван. Я объяснила, почему поступила так, а не иначе. Если ты считаешь, что тебе есть в чем меня обвинять…
– Ты хоть понимаешь, как я жил все это время?
– А я?! Почему ты только о себе думаешь? Ты можешь представить, как сильно меня достал, что мне пришлось прибегать к таким методам? Сколько боли ты мне принес? – мои губы дрожали, как у ребенка. Он на них завороженно пялился.
– Маш…
– Нет. Постой. Я скажу…
– Тебе, наверное, нельзя волноваться, – пробормотал он и снова жадно вниз глянул.
– Вот именно! – истерично всхлипнула я. – Вот именно. А что я от тебя кроме этих самых волнений видела? Ну, вот что? Ты правда не понимаешь, почему я ничего не сказала? Нет, вот правда?
Я заревела в голос. Покровский с перекошенным от испуга лицом потянул меня на себя.
– Прости. Маш, ну все… Не надо так убиваться.
– Думаешь, легко? Мы же с Пашей… Я же... Он жениться на мне хотел! А тут…
Иван схватил меня. Ткнул лицом в свою грудь, обхватил плечи и зарычал в ухо, больно зарываясь пальцами в отросшие ниже плеч волосы:
– Не надо о нем. Слышишь? Не напоминай мне о нем никогда! Я запрещаю.
– Ну, какой же ты мудак! Значит, всякие Эммочки – это нормально, да? А я что? Должна была хранить тебе верность?! Или, может, ждать, когда ты соизволишь опять заявиться?
– Нет. Нет…
– Так вот. Этого не будет.
– Не будет, – покладисто согласился Покровский, проникая горячими заскорузлыми ладонями под свитерок. Нежно меня поглаживая чуть ниже пупка…
– Ты совсем спятил? Мы посреди поля! И вообще, я не собираюсь тебе больше давать…
– Да я же ничего такого! Ты что, Маш… – набычился Иван. И следом головой тряхнул. – Я потрогать. А ты правда беременна!
Обвинение в его голосе прозвучало так, будто это не я пять минут назад озвучила то же самое. Кажется, до него по-настоящему только теперь дошло. Я закусила щеку, с замершим сердцем следя за эмоциями, что сменяли друг друга у него на лице.
– Я на минутку, – просипел Покровский, вывалившись из машины. Ого, как его догнало! Сама я далеко не так бурно отреагировала. А он… По грунтовке шел, и ноги заплетались. И мое сердце спотыкалось каждый раз, как спотыкался он. Я не знала, как сейчас будет лучше. Позволить ему самому как-то с этим справиться? Или предложить свою помощь? А тут ведь еще мужиков вон сколько. Пока мы с Покровским ругались, к агроному с плюгавеньким мужиком присоединились какие-то работяги. И
