Чтобы проверить свои кошмарные опасения, я судорожно набираю его номер, и слышу только длинные гудки в ответ. Чёрт! Я продолжаю набирать ему снова и снова, пишу сообщения в вацап, и уже сама себя успокаиваю тем, что, возможно, он просто вчера уехал куда-то с водителем, и теперь отсыпается в окружении голых красоток. В конце концов, я ему не нянька, снова вспоминаю я его вчерашнюю очередную оргию, и только собираюсь нырнуть в калитку, как тут мой телефон жалобно тренькает, и я читаю сообщение: «Нашёл твоё платье только что в заброшенной комнате. Ты что, уехала вчера без одежды?» с дурацким смайликом в конце, но мне уже не до улыбок, и в следующее мгновение я уже мчусь к центральному входу в дом.
Всего через пару секунд на внезапно выросших у меня крыльях я подбегаю к главному крыльцу, и с почерневшим сердцем вижу, как весело пылают занавески в наполненной дымом комнате. Я приоткрываю дверь в превратившуюся в огненный ад гостиную, и понимаю, что я не смогу добежать до Майкла, а если и заберусь внутрь, то мы окажемся вдвоём в раскалённой и наполненной дымом ловушке, из которой шансы выбраться у нас будут равны нулю. Что же я наделала?! Я не могу оставить его там! Внезапно мой мозг пронзает острое как иголка воспоминание, и я звоню Майклу пока со всех ног бегу, задыхаясь до острой боли в лёгких, в наш сарай.
– Дом в огне, Майкл! – кричу я в трубку. – Не выходи из комнаты, закрой плотно дверь, – выдаю я ему чёткие инструкции, пока у меня в голове пульсирует одна мысль. – Не перебивай меня. А сейчас делай то, что я тебе скажу: возьми с кровати все простыни, одеяла, покрывала и свяжи их вместе в длинный жгут.
Я забегаю в сарай, и с облегчением вижу, что то, что я искала, на месте.
– Привяжи один конец к кровати, пододвинь её к окну и выброси верёвку наружу. Я спасу тебя! – я отключаюсь, и тащу за собой тяжеленую приставную лестницу, которой пользовались наши рабочие, когда обрезали декоративный виноград на стенах или меняли фонари на столбах. Она длинная, но не настолько, чтобы дотянуться до самого окошка в моей башне. Я, не чувствуя усталости, обдирая свои руки и ноги в кровь, волоку лестницу к дальней башне, и вижу, как из-под дверей и плотных оконных ставен на первом и вторых этажах уже ползут чёрно-серые мутные змейки дыма.
С поледеневшим сердцем и пылающей головой я понимаю, что башня расположена ровно над нашей кухней, куда ещё не успело добраться пламя, но это вопрос всего лишь нескольких минут, если не секунд. Ну что же, тогда и я умру здесь, – с отчаяньем безумия решаю я про себя, и, наконец-то, приставляю лестницу к стене. Теперь дело за Майклом. Прямо над моей головой, где-то на десять метров выше я вижу, как открывается окно, и с облегчением смотрю, как из него полотняной змеёй выныривает связанный из моих простыней жгут. Мой милый мальчик, ты всё правильно сделал, – мысленно подбадриваю я его, прижавшись всем своим телом к основанию лестницы, и с ужасом замечаю, как из под задней двери кухни начинает выползать дым…
– Вылезай в окно, скорее! Я здесь! – охрипшим голосом кричу я высунувшемуся в проём Майклу. И вижу, как он, зацепившись за подоконник, перепрыгивает на стену, крепко держа в руках жгут.
– Пожалуйста, побыстрее, любимый! – кричу я ему, понимая, что если он замешкается ещё на пару минут, то мы с ним взорвёмся, а если будет слишком торопиться, то может упасть с этой высоты и просто разбиться насмерть.
Но он делает всё, как нужно. Это мне кажется, что проходят часы, дни и месяцы, но на самом деле, Майкл чёткими и лёгкими движениями настоящего пирата, как будто всю свою жизнь только и делал, что лазил по стенам и фрегатам, точными прыжками спускается вниз по тросу, и, наконец-то добравшись до самой верхней ступеньки, ловко перебирает руками и ногами, пока я про себя считаю каждую секунду, расширенными от ужаса зрачками уставившись на дверь кухни.
Майклу остаётся ещё два метра до земли, когда я, словно ощутив глухой толчок внутри себя, какой-то необъяснимый потусторонний стук, громко и жёстко командую:
– А теперь прыгай. Сейчас. Больше нет времени.
И он слушается меня. Прыгает, приземлившись на мягкую траву лужайки рядом со мной, и я, до боли в костях сжав его крепкую ладонь, кричу ему прямо в лицо, которое я уже и не надеялась больше увидеть:
– Бежим!
И мы летим с ним, схватившись за руки, со всех ног, обгоняя ветер, который свистит у нас в ушах и словно хохочет над нами вместе с обезумевшими в небе чайками… Мы бежим, словно подхваченные волнами воздуха, который становится теплее, жёстче и вдруг рвётся, как лист бумаги, подталкивая нас в спины горячей взрывной волной, разрывающей на куски мой старый дом…
Мы бежим, боясь остановиться, словно хотим опередить этот удар, как будто если мы остановимся, нас накроет колпаком тишины и безмолвия, и только добежав до дальней стены нашего участка, мы наконец-то понимаем, что всё уже, действительно, позади.
Я, задыхаясь, валюсь на землю прямо здесь, под поросшей мхом, диким хмелем и виноградом кирпичной стеной, и мои лёгкие словно кто-то разрезал острыми ножницами. Майкл опускается тут же, рядом, сползая спиной по ограде, и тоже молча сидит, уставившись впереди себя невидящим взглядом, где где-то вдалеке от нас пылает громада дома. Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем я начинаю спокойно дышать и могу снова разговаривать, и Майкл, повернувшись ко мне, смотрит своими ледяными холодными глазами в мои и спрашивает:
– Что это, на хрен, такое было?
Я смотрю в его такое близкое лицо, которое мне хочется поцеловать, но я понимаю, что не смогу это сделать. И тут Майкл, словно фокусник из дешёвого варьете, лезет своей рукой за пазуху и достаёт из-под своей футболки моё скомканное, но всё-таки целое бабушкино платье с перьями, и с недоумением, словно сам не понимает, откуда оно у него взялось, произносит:
– Представляешь, просто машинально его схватил, когда ты позвонила мне. Я подумал, что оно тебе дорого.
И тут меня разбирает смех. Я начинаю хохотать, и не могу остановиться. Истерика от всего пережитого раздирает меня на части, и я смеюсь в это серое
