Ознакомительная версия.
– Ну и хорошо, что она из кино ушла.
– Скарлетт, не глупи, пожалуйста.
Дик повернулся к ней, обнял крепко, и они наконец уснули.
– Ох, Дик, ты не хуже меня знаешь, сколько раз это пытались сделать – рассказать о том времени. И ничего хорошего из этого не выходило. Начало двадцатого века – это трагедия человечества. Именно тогда были сделаны ошибки. – Летти листала сценарий, который уже прислали Дику. Сценарий был действительно хорош, читался на одном дыхании и на книгу походил мало. Летти поняла, почему Стив предложил главную роль Дику. Чтобы сыграть трагедию человека, который оказался на изломе времени, надо быть не только отличным актером, надо иметь соответствующий характер, и Дик им обладал.
– Дик, я тебе помогу. Я тебе расскажу то, что мне рассказывали мои тетки. То, что было в нашей семье: некоторые погибли в Первую мировую войну, а некоторые встали на ноги. Семья наша большая, по ней историю изучать можно.
Летти забросила работу – так ее увлекла идея подготовить Дика к роли. Теперь вечерами они долго разговаривали, читали, Летти рассказывала о родственниках, которые, так или иначе, оказались вовлеченными в события того времени. Дик слушал внимательно и даже что-то записывал. Он задавал вопросы, уточнял – Летти видела, как он захвачен процессом, ведь вместо одной роли он сейчас осваивал целую эпоху. И вот когда Летти уже решила, что Дик все понял, он вдруг произнес:
– Летти, им всем надо было эмигрировать в Америку.
Летти, услышав это, растерялась. Она не нашлась, что ответить. Она смотрела на Дика, на его блокнот с тщательными записями и пыталась найти нужные слова. Но на ум шло все высокопарное, а потому бесполезное – про родину, долг, любовь к отечеству и прочее.
– Понимаешь, они не могли этого сделать. Ну, такая судьба им выпала.
– А, ну да, – понимающее ответил Дик.
Дик улетел на пробы, а Летти вернулась к работе. Она еще долго размышляла над тем, как Дик отнесся к прочитанному и рассказанному ею – он всегда ей казался очень тонким и вдумчивым. Но его вопрос озадачил ее. И только через некоторое время Летти нашла, как ей казалось, подходящее объяснение: «Земля эмигрантов, дальность других миров, обособленность и отсутствие связей. Это не тесная Европа, где все, так или иначе, породнились. То ли литературой, то ли музыкой, то ли живописью. Он вырос в другой культуре – культуре, где нет причин для устойчивых связей. Они сильны своей обособленностью, но уязвимы в силу отсутствия чуткости к соседям».
Дик позвонил с дороги:
– Утвердили, меня утвердили! – В его голосе чувствовались гордость, радость, кураж.
– И не могло быть иначе! – Летти радовалась от души. Она знала, что театра недостаточно его таланту, что рано или поздно он опять обратится к кино, но где гарантия, что это будет удачный опыт.
На съемки Дик улетел в конце месяца.
– Ты должна приехать. Обязательно, – говорил он, прощаясь с Летти.
– Да я с удовольствием! – Летти приходилось делить грусть пополам с радостью. Как только Дика утвердили на главную роль, ее пригласили участвовать в новой выставке. Она не ожидала такого поворота – она хотела попробовать еще пару вариантов, но мистер Лерой категорически приказал:
– Ни в коем случае никаких вариантов. Вы должны представить именно это. Ваша идея многофигурной композиции убьет все жюри. Они же привыкли к «фунтикам на проволоке».
Эти «фунтики на проволоке» – как образ художественной халтуры – были самым большим ругательством в устах старого скульптора. Летти привыкла безоговорочно доверять мистеру Лерою, а потому уже через три недели была в Лос-Анджелесе.
Время летело быстро, но дни шли медленно. Летти теперь разрешила Хвосту спать в ее мастерской. До этого его ругали и даже наказывали за то, что он пытался туда проникнуть. Но когда Дик улетел на съемки, Летти смягчилась. Она почувствовала, что теперь они с котом компаньоны, близкие друзья, а для друзей все двери открыты. Кот был желчным и умным – радости по поводу ослабления дисциплины он не обнаруживал, морду имел все такую же недовольную. Летти даже пришлось с ним объясняться:
– Хвост, ты раньше был маленьким и норовил что-нибудь стащить. Теперь же ты вырос, стал большим послушным котом.
Хвост слушал, но не верил ни единому ее слову. Коты про одиночество знают абсолютно все, а потому Хвост в глубине души хозяйку понял. А Летти скучала по Дику, по уютной совместной жизни. Даже музыка, которую она обычно включала в мастерской, не спасала от дурного настроения. Вот тогда-то и наступил счастливый для Хвоста час.
– Ладно уж, заходи, – как-то пригласила Летти кота. Она теперь распахивала дверь и ждала, когда Хвост обустроится в мастерской. Но кот обычно не спешил. Он сохранял надменный вид.
Летти проходила к рабочему месту, садилась на высокий табурет и начинала лепить.
Кот выжидал еще минут десять, потом бесшумно соскальзывал с кресла, в котором сидел, вступал в мастерскую, деликатно обнюхивал все и взлетал на полку, где Летти хранила маленькие статуэтки. Хвост был котом крупным – Летти и Дик позаботились о его питании, и из заморыша он превратился в толстяка. И места этому коту на полке было мало. Но с нахальной грацией, смотря прямо Летти в глаза, кот умудрялся втиснуться между Чайковским и Дон Кихотом. Летти грозила ему пальцем:
– Смотри не шуми.
Так они творили вместе. Летти слушала музыку, а Хвост, который больше делал вид, что спит, на самом деле внимательно смотрел за порядком.
Спать Летти шла поздно, почти под утро. Кота она брала с собой. Причем она не дожидалась, пока тот спрыгнет с полки. Она брала его на руки, прижимала к себе, гладила и говорила:
– Ну, что? Пойдем спать. Дик наш на съемках, а как приедет, мы будем с тобой радоваться.
Летти в минуты грусти говорила много всяких глупостей, можно было подумать, что она разговаривает с кем-то маленьким, неразумным, но посвященным во все ее дела.
– Как ты думаешь, Дик уже спит? Можно позвонить ему? – И тут же сама отвечала: – Ну лучше завтра. С утра. А то эта разница во времени…
Одиночество – штука полезная, важная, и без нее жизнь не была бы полной. Летти, оставшись одна, сначала наслаждалась этим состоянием, потом всерьез заскучала и затосковала, а потом поняла, что в этом «соломенном» одиночестве есть своя прелесть. Летти понимала, что ее положение существенно отличается от положения тех людей, которые одиноки по-настоящему. Ее одиночество немного условное, закончится в определенный срок, и она об этом знает. Но было важно, что сейчас она одна, и она использовала это время для приведения в порядок мыслей и чувств.
«Мы поднимаемся еще на одну ступень. Мы становимся сильнее!» – думала она и в первую очередь имела в виду Дика, его карьеру. Про себя Летти никогда не думала – она твердо знала, что добьется успеха, только это произойдет позднее. А Дик ее беспокоил – что-то мягкое проступало в его характере все более отчетливо и вставало как преграда, и Летти даже иногда злилась за это на мужа. Она не понимала, что это свойство натуры и победить это сложно. Она не понимала, что творчество не всегда закаляет, оно иногда делает человека пластичным и податливым. Размытость границ, которую подразумевает театр – временных, исторических, моральных, культурных, характерных, – все это может привести к тому, что человек в жизни начинает играть. Он от каждой роли, от каждого образа берет то, что ему легче всего взять. Летти давно обратила внимание, что Дику удаются персонажи сложные, изломанные, что в них он наиболее убедителен. «Как важен успех, как важно выпрыгнуть из рамок, которые сам себе установил», – думала Летти и еще раз мысленно благодарила Майлза за предложение для мужа.
Ознакомительная версия.
